На лекции профессор сказал студентам-медикам:
— Зачем вы говорите пациенту, что у него фимоз? Больной такое слово не понимает — «фимоз». Скажите проще: «ущемление препуциального кольца»...
***
Коля Мочковатый едет в метро в час пик. Пассажиры вынуждены тесно прижиматься друг к другу. Это неприятно. В такой ситуации совершенно не хочется ощущать запахи другого человека, даже если это дорогие духи или лосьон после бритья. Но чаще ведь это даже не духи и не туалетная вода — это лёгкий перегар, запах пота, сала и поджаренного лука, а то и, скажем, формалина, медикаментов или другой какой-нибудь химии… Пассажиры стараются не смотреть друг другу в лицо, а если надо пробраться к выходу, предлагают человеку, который стоит рядом: «Поменяемся?» Это значит, местами. Это значит, вы — на моё место, а я — на ваше. Или совершается более сложный обмен: один пассажир пытается занять место второго, тот — третьего, а третий — первого. В итоге тот, кто затеял эту комбинацию, оказывается в выигрыше, то есть ближе к двери вагона.
Колю зажали в толпе пассажиров. На следующей остановке ему надо выходить. Мочковатый поднимает голову и только теперь замечает рядом с собой прекрасную молодую брюнетку. Одному Всевышнему известно, как такую редкую бабочку занесло в душный вагон метрополитена, но именно она мешает Мочковатому выйти. Он в Москве недавно, но уже познакомился с этим ритуалом обмена стоячими местами с другими пассажирами во время толкотни в вагоне. Коля пожирает незнакомку глазами. Именно ей он должен предложить поменяться местами, чтобы ему, Мочковатому, выйти на ближайшей остановке, но Коля лишь таращится на красавицу и хлопает ресницами. Его одолевают совсем другие мысли, которые и развлекают, и отвлекают; он чувствует себя артистом, который вышел на сцену, но забыл роль. Коля очарован и восхищен стройной брюнеткой, поэтому лишь пялится молча на неё и теряет драгоценное время.
Заметив назойливое внимание Мочковатого, девушка вопросительно, чуть насмешливо и предельно независимо вскидывает бровь, чтобы поинтересоваться: «Вы выходите, что ли?», — но тут Коля отважно берёт инициативу в свои руки и спрашивает:
— Перевернёмся?
***
Преподаватель военно-полевой хирургии читает лекцию по пулевым ранениям. Чтобы сделать свой рассказ более ярким и понятным, он несколько раз обращается к учащимся с одним и тем же вопросом:
— Что делает пуля в нас с вами? Давайте проанализируем, что делает пуля в нас с вами.
Студенты мрачно переглядываются и поёживаются.
***
В общежитии Митька часто сбивал ногой в туалете пустую бутылку, которая почему-то стояла на полу, возле унитаза. Митька не видел её, потому и сбивал. Она валилась на пол с грохотом. Это Митьку раздражало. Однажды он не выдержал, вернулся в комнату и, размахивая бутылкой, заорал своему соседу-сирийцу Сабиру:
— Чёрт бы тебя побрал! Что это за дурацкая бутылка? Я каждый день натыкаюсь на неё! Ты что — нарочно оставляешь её?
— А как же в туалете да без бутылки? — хладнокровно пожал плечами Сабир.
— То есть? Ты что — писаешь туда? — съязвил Митька.
— Нет, воду наливаю.
— Зачем?!
Сабир вздохнул и терпеливо пояснил:
— Мы туалетной бумагой не пользуемся. Мы пользуемся водой из кувшина.
— Но это же страшно неудобно! Бумага намного лучше!
— Нет, не лучше. Только грязнули используют туалетную бумагу, а мы, мусульмане, пользуемся водой, которую приносим с собой в каком-нибудь сосуде... Запомни это, неверный!
***
Девочки-студентки приехали в колхоз на уборку картошки. Днём работали в поле, а вечером не знали, куда себя деть от скуки. Наконец самая бойкая из них потащила подруг в сельский клуб на танцы.
К тихоне Танечке Кошкиной быстро приклеился кавалер из местных, молодой шофёр Егор, только что вернувшийся из армии. Танечка что-то щебетала ему о Стравинском и Гамсуне, Егор же всё больше молчал, откровенно разглядывал Танечку, надувал щёки и только изредка ронял пару слов — что-то такое о «дембелях» и «старлее Штырько», — поигрывая бицепсами и вяло почёсывая золотую цепочку на своей волосатой груди.
Рис. Николая Кузнецова (Мичуринск)
Танцы закончились в одиннадцать. Егорка вызвался проводить Танечку до дома. Собственно говоря, «вызвался» — это не совсем точно: он просто потащился за ней по селу, ничего ей не сказав — так, словно это само собой разумеется. Молчал он всю дорогу и только оглядывал Танечку с головы до ног, загадочно улыбаясь и демонстрируя в кривой своей ухмылочке жёлтые прокуренные зубы. Так что пришлось Танечке самой развлекать своего кавалера. Она чувствовала, что молчание становится напряжённым, поэтому отважно пустилась в рассуждения о режиссёрских концепциях Станиславского и Мейерхольда, стараясь при этом доходчиво объяснить Егору, в чём заключается разница между этими двумя мэтрами российской сцены.
Егор упорно молчал и только кивал иногда... впрочем, непонятно, чему: то ли мыслям своим, то ли словам Танечки, то ли просто голову устал держать (всё-таки дневную смену отпахал). А когда добрались, наконец, до избы, где разместились студентки, Егорка ещё минуты три донжуановски ухмылялся, глядя Танечке куда-то в ключицу и флегматично вертя на своём безымянном пальце золотую печатку, а потом геройски расправил плечи, погасил окурок, сплюнул сквозь зубы и сказал:
— Ладно, чего там... Дай разок, да я пойду...
***
Летние военные сборы у старшекурсников. Командир взвода учит студентов ползать по-пластунски и следит при этом, чтобы ни у кого не поднималась филейная часть, «а то подстрелят аккурат в это самое место».
— Идёт бой, — говорит командир, — все вокруг стреляют, свистят пули...
Вышагивает в самой гуще ползающих курсантов и флегматично пощёлкивает их тоненьким прутиком по задранным вверх задницам:
— Пульки, пульки летят...
***
Молодой человек пришёл в гости к девушке-медичке. Поужинали, выпили, потом парень недвусмысленно намекнул, что хорошо бы теперь продолжить вечер непосредственно в постели. А хозяйка отказывается, отнекивается. Чтобы отвлечь гостя, она суёт ему котёнка.
— Глянь, какой славный.
— Да зачем он мне? — сердится парень.
— Это очень полезно. Положи его себе на грудь — снимет тяжесть с сердца. Кошки это могут...
— У меня сердце не болит. Вот разве что только кашель немножко...
— Вот и отлично! Пусть ляжет на грудь, прогреет тебе трахею и всё бронхиальное дерево.
Чуть позже парень говорит:
— Ну всё, бронхиальное дерево он мне прогрел. Теперь хорошо бы, чтобы кто-нибудь согрел и корень...
Из книги «Записки на “Выписках”»