Нобелевская премия по физиологии и медицине в нынешнем году досталась американским генетикам, на молекулярно-биологическом уровне объяснившим механизм функционирования циркадианных (суточных) ритмов. Одним из пионеров в такого рода исследованиях был наш соотечественник, доктор медицинских наук, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, академик Российской академии медико-технических наук, профессор С.И. Рапопорт, который является главным научным сотрудником образовательного центра и здоровье сберегающих в Первом МГМУ им. И.М. Сеченова. Одну из своих книг по хронобиологии и хрономедицине Семён Исаакович издал в МИА и сейчас работает над переизданием. Чем важно это открытие и какие перспективы оно готовит человечеству, — наш разговор. 

— Семён Исаакович, как мы знаем, Нобелевская премия по медицине в нынешнем году была присвоена за изучение механизма «биологических часов». А это дело вашей жизни. Вы рады?

— Очень рад. И думаю, что это совершенно справедливо. Речь идет о фундаментальных исследованиях основополагающих механизмах нашей жизнедеятельности. Я всегда говорил — нужна генетика. В этом смысле мушки дрозофилы — наши добрые друзья. Больше того, я предложил несколько лет назад, уже имея большой опыт клинической  работы, совместить научную работу по мелатонину с клинической практикой. Я клиницист, гастроэнтеролог. Но здесь необходим комплексный подход. И я предложил моему доброму товарищу, профессору В.А. Галиченкову заведующему кафедрой  МГУ, начать такие исследования и организовать новое направление работы в МГУ — «Мелатонин». Несколько лет у нас шел разговор на эту тему, но проект не состоялся, к большому сожалению. Однако я не теряю надежды, особенно сейчас, когда наша тема в связи с присуждением Нобелевской премии зазвучала вновь. Хотя работа, за которую она получена, — это еще часть пути. Нужно сделать ещё очень много.

— А почему вы, гастроэнтеролог, вообще решили заняться этим направлением?

— Элементарно. Мой любимый учитель — академик Владимир Харитонович Василенко. Вся послевоенная гастроэнтерология шла от него. И мне посчастливилось у него учиться и работать.

Одной из важных проблем в то время была язвенная болезнь, очень распространенная. Для нее характерны сезонные обострения — весна— осень. На вопрос, чем это обусловлено, Владимир Харитонович не мог ответить, как и другие известные гастроэнтерологи.

У меня был в добрых знакомых и друзьях был профессор Александр Моисеевич  Вейн, сомнолог, невролог. С этим же вопросом я обратился к нему. На что он ответил: «Есть же биоритмы». Я тогда впервые услышал, что существуют сезонные обострения многих, я бы сказал — большинства заболеваний, в том числе, неврологических и психических. Но это — сезонные ритмы. А есть еще суточные, с которыми прочно связан процесс сна.

Я был заинтересован и начал копаться в литературе. Нашёл много удивительного и интересного. 

— Когда это было?

— Это было начало восьмидесятых годов. Меня всё это чрезвычайно заинтересовало. Я считал и считаю по сей день, что это очень важное и перспективное направление в медицине, которое объясняет многое. По сути, речь идет об основах жизнедеятельности организма, в том числе человека. Понимание этого даёт возможность помогать людям.

Изучив вопрос, подобрав соответствующую  литературу, я решил, что Минздрав должен заняться этой проблемой. Написал письмо академику Борису Васильевичу Петровскому, который в то время был министром здравоохранения. Б.В. Петровский отреагировал, написал резолюцию: заслушать профессора С.И. Рапопорта на заседании ученого совета Минздрава СССР. Члены ученого совета решили, что проблема биоритмологии заслуживает серьезного внимания.

С этим решением я обратился к заведующему кафедрой госпитальной терапии ММА им. И.М. Сеченова,  начальнику военно-медицинского управления Советской армии  академику Федору Ивановичу Комарову. Федор Иванович замечательный ученый, врач и человек. Генерал-полковник военной медицины, участник Великой Отечественной. Ему сейчас 97 лет. Он жив, я поздравляю его со всеми праздниками.

— Он ведь потом стал соавтором многих ваших книг?

— Да, именно так. Так вот, я пришел к нему, потому что, когда читал литературу, нашел, что в 1953 году он защитил кандидатскую диссертацию в Военно-медицинской академии. Диссертация называлась «Ночная желудочная секреция у больных язвенной болезнью». Меня это сразу поразило — ночная желудочная секреция! Оказалось, она очень меняется ночью и днем. Это, по сути, была первая работа по биоритмам в нашей стране.

Я спросил: Федор Иванович, это интереснейшее направление, вы не против этим заняться? Он с готовностью согласился. Мы оформили группу. Тогда существовали группы при академиках. Академия медицинских наук выделила научные ставки. Так в 1983 г. начала работу наша группа по хронобиологии и хрономедицине. Поначалу это касалось только язвенной болезни, а потом и других заболеваний.

Впоследствии мы сделали чрезвычайно интересную работу с академиком К.В. Судаковым. А поскольку он возглавлял кафедру физиологии в МГМУ им. И.М. Сеченова, сделали так: изменяли у крыс ритм, и одни крысы жили только в темноте, а другие только на свету. Оказалось, что у тех крыс, которые жили только на свету, образовались язвы желудка. У ста процентов крыс. Это произошло только от смены светового режима, понимаете? А у тех, что жили в темноте, всё было нормально.

Тогда мы сформировали две другие группы из крыс, живущих на свету. Одним давали мелатонин, другим не давали. И у тех крыс, которые  получали мелатонин, язвы не сформировались.

— А почему вы решили, что мелатонин должен в этом случае работать?

— Дело в том, что к этому времени стало очевидно, что мелатонин правит бал в нашей жизни. Он управляет нашим суточным ритмом. И эта наша работа была опубликована в 2000 году, ее сегодня уже считают классикой, соавторами были академики К.В. Судаков и Ф.И. Комаров. Называлась работа «Язво-протекторный эффект мелатонина при искусственно смоделированном десинхронозе у крыс». Десинхроноз — это явление, которое очень часто сопутствует человеку. Скажем, когда он перелетает из одного часового пояса в другой. Или при суточной работе. Американцы называют его «jet lag».

— А если давать мелатонин, то состояние переносится легче?

— Переносится как норма. То есть, с помощью мелатонина можно ликвидировать этот десинхроноз, или джетлаг, который значительно опаснее, чем мы можем думать. Регулярный десинхроноз у людей, работающих в ночную смену, в три раза чаще приводит к раку. Это доказанный факт.

— А если человек  днем будет спать?

— Даже в этом случае. Ведь обычно дневной сон короче, чем ночной. Такой человек недобирает нужного количества сна, и у него страдают все системы и органы. Как показали лауреаты нобелевской премии в темное время гены «работают» и определяют суточный ритм.

— А как же «совы» и «жаворонки»?

— «Совы» обычно хронически не высыпаются. У них количество сна сокращается. Поэтому они болеют значительно чаще и тяжелее, чем «жаворонки». На этот счёт существует чёткая, проверенная статистика.

— Как говорится, «кто рано встаёт, тому Бог подаёт»?

— Именно так. Чрезвычайно важно высыпаться. Во сне восстанавливается весь биоритм организма.

— Я читала медицинское исследование о том, что человеческий организм подобен биокомпьютеру, и в процессе сна у нас запускается биологическое самовосстановление — на атомарном, клеточном, генетическом уровнях.

— Так и есть. Именно во сне мы вырабатываем нужное количества мелатонина, который и регулирует наш биоритм. То, что сделали американцы, — это, по сути, подтверждение наших экспериментов. Они нашли гены, ответственные за выработку мелатонина.

— Но вы же не только эксперименты на крысах проводили. Вы же и с людьми работали.

— Да, мы очень много работали с людьми, и в первую очередь с людьми. Изучали разную патологию: язвенную болезнь, заболевания кишки, гипертоническую болезнь, инфаркт миокарда. В 2000-м году в Париже был конгресс хронобиологов и хрономедиков. Мне удалось туда поехать. У нас уже были работы по язвенной болезни и мелатонину, и там мы показали, что мелатонин помогает быстрее и успешнее выздоравливать, то есть, период ремиссии значительно дольше. В этом случае мы говорим об устойчивой ремиссии. К нам тогда подошел президент всемирного общества хронобиологов и сказал: это первая работа в мире по использованию мелатонина у людей. Было приятно.

По сути, мы впервые в мире стали применять мелатонин в практике при лечении, в профилактике воздействия магнитных бурь.

А дальше было множество других работ. У нас вышло три руководства, статьи, учебники. «Роскошная» книга «Хронобиология и хрономедицина» в издательстве МИА. Сейчас работаем над переизданием. Это будет уже четвертое переиздание, дополненное и исправленное.

— Семен Исаакович, расскажите, как вы работали с людьми, что конкретно делали для того, чтобы им помочь.

— Мы постарались понять, чем один сезон отличается от другого. Почему одному сопутствует болевое начало, выраженное в обострении язвенной болезни? Как язва выглядела? Размеры язвы и так далее. Какая желудочная секреция? Это были чисто клинические вещи. А потом начали давать мелатонин, который тогда уже появился в СССР. Это был американский препарат, и до сих пор у нас продают только импортный, своего нет.

Как только мы начали давать мелатонин больным, оказалось, что это даёт замечательный результат. Заживление язвы значительно быстрее, и самочувствие лучше. Сроки выздоровления проверили. Всё зафиксировали.

Потом стали смотреть период ремиссии. Выяснилось, что в некоторых случаях язвенная болезнь останавливается на годы. И всё это — благодаря мелатонину. Понятно, что лечили мы не только мелатонином. Применяли ряд других препаратов, обычно показанных при язвенной болезни. Но в том случае, если в составе комплексной терапии присутствовал мелатонин, эффект оказывался значительно более выраженным и  продолжительным.

Аналогичные исследования проводили при гипертонической болезни, учитывали количество кризов, контролировали уровень давления.

У пациентов с язвенным колитом, болезнью Крона мы тоже получали прекрасный эффект. Мы показали, что в стандартную терапию таких больных также необходимо ввести мелатонин.

— Семён Исаакович, если вы всё это доказали и опубликовали, почему же всем больным такого рода не дают эти препараты?

— Это вопрос государственного значения. Всё зависит от Минздрава. Конечно, это должно быть. И отечественный препарат должен существовать. Об этом мы неоднократно говорили и писали.  Вообще в 80-е годы в СССР много и успешно занимались мелатонином, но потом, после перестройки, всё сошло на нет. И это, конечно, очень печально. 

— В СССР биоритмология была довольно популярным направлением. Я хорошо это время помню.

— Был энтузиазм, хронобиологией занимались физиологи, патофизиологи профессора Ю.А. Романов, Н.А. Агаджанян, В.М. Дильман и другие.

Я предложил Ф.И. Комарову объединить всех заинтересованных ученых и создать проблемную комиссию РАМН «Хронобиология и хрономедицина». Федор Иванович стал председателем проблемной комиссии, объединивших ученых СССР. Проводили специальные заседания, съезды, конференции. Когда Фёдор Иванович по возрасту отошёл от дел, этой комиссией стал руководить я, в настоящее время я сопредседатель вместе с профессором С.М. Чибисовым. Люди, которые в этом направлении работали, друг друга знали, общались, помогали друг другу, обменивались информацией. И это было очень важно. Всё шло к тому, чтобы в стране создать единое мощное направление, возможно, даже медико-биологический институт хронобиологии и хрономедицины. Главным объектом нашего изучения должно было стать время как продукт, который заложен природой во все организмы, включая человека.

— Время, которое ритмично. Причем ритмы существуют не только суточные — есть месячные, годичные и много какие еще.

— Да, это так. Но наиболее важен для живого организма, как выяснилось, именно суточный, или циркадианный ритм. Сутки правят балом — так называлась одна из моих статей. И нынешние Нобелевские лауреаты это доказали на молекулярно-генетическом уровне.

— Выходит, в нашей природе всё подстраивается под сутки?

— Именно так. Рабочее время. Время отдыха, сна. Время отпусков и много чего ещё. Мы живём согласно этим ритмам. Природой заложено то, что мы должны учитывать, и жить согласно этим правилам. Если они «ломаются» — помогать организму восстановиться. А есть чем помогать. Лучшее лекарство — мелатонин. Это не только наш вывод. В Швеции был такой профессор Т. Веттерберг, к которому мы ездили с моей коллегой Надеждой Константиновной Малиновской. Он много занимался ритмами. А Швеция — особая  страна, потому что в декабре световой день там длится всего четыре часа. В результате у людей там колоссальный десинхроноз. Это ведёт к психическим заболеваниям, депрессиям. А Веттерберг был психиатром, который специально занимался этой темой, потому что сталкивался с большим количеством обострений. И он нашел вариант, как таких пациентов лечить.

— Как же?

— Гениально! Он предложил лечить светом. День-то короткий. Продукция мелатонина резко меняется, увеличивается. Чтоб восстановить должный уровень, он проводил световые сеансы. Всё в белом — белые стены, мебель, вся обстановка. Освещение 2500 люксов. Очень яркий свет. Туда заходят больные и сидят или лежат в течение часа. Неделя такого лечения — и всё проходит. Потому что восстанавливается ритм. Красиво?

— Да. Интересно. А у нас таких экспериментов не было?

— Мы хотели сделать подобную клинику у нас на Пироговке. Пока не получилось…

— Мы сказали про короткий световой день и связанные с этим депрессивные расстройства. А как же белые ночи, которые тоже не являются редкостью для нашей страны? Наверное, длинный световой день тоже приводит к десинхронозу?

— Безусловно.

— И как лечить? Темнотой?

— Темнота — это избыток мелатонина. Этот гормон как раз вырабатывается в темноте. Поэтому люди, попавшие в широты с белыми ночами, могут страдать от его недостатка. У них развивается бессонница, головные боли, наблюдается снижение работоспособности. Им надо давать мелатонин в таблетках или инъекциях. Затемнять помещение. А светом можно лечить тех, кому надо избавляться от «лишнего» мелатонина. Всё, как видите, предельно просто.

Причем интересно вот что. Мы смотрели коренное население и сравнивали с приезжими, «пришлыми». Они по-разному реагируют на эти изменения ритмов. У тех, кто живет в этих широтах много лет или там родился, произошла адаптация. И десинхроноз отсутствует.

— Какие заболевания при десинхронозе обостряются чаще всего?

— Любые. Сердечно-сосудистые — это гипертоническая, ишемическая болезнь, болезни желудочно-кишечного тракта. Страдают работники скорой помощи, вахтовые служащие, военные, сотрудники МЧС, работающие посменно, сутками. Журналисты, которые часто не спят по ночам, потому что надо написать срочный текст. Хирурги, экстренно оперирующие ночью. Огромный контингент наших граждан. Все они находятся в группе риска. А всё потому, что мелатонин, помимо того, что диктует нам ритм, еще и мощный антиоксидант, и иммуномодулятор. У него масса важнейших качеств. Он вообще, я думаю, основной гормон, который выработала природа для того, чтобы живое существо могло выживать в изменяющихся условиях. И, самое главное, он наш самый сильный природный адаптоген. Без мелатонина мы бы давно вымерли.

— Сегодня биоритмология уже заняла своё место в медицине. Холтеровское мониторирование, суточное мониторирование показателей желудочного сока — это всё разделы хронобиологии и хрономедицины. Наверняка и вы приложили усилия, чтобы всё это всё было внедрено в клиническую практику.

— Это всё стало настолько необходимым, что не надо было прилагать никаких усилий. Профессиональное сообщество пришло к однозначному пониманию, что без этого развивать медицину просто невозможно. Когда вам снимают электрокардиограмму — это одно. А когда вам снимают её в течение суток — совсем другое. То же и с показаниями работы ЖКТ. Суточные ритмы определяют многое. Меняется всё — рост, вес, даже если ничего не есть, температура тела. Показатели жизнедеятельности в течение суток неоднородны. И это говорит как о состоянии организма в целом, так и о конкретных его проблемах — в частности.

— Но при этом о роли мелатонина и вообще о роли суточных ритмов в нашей жизни все молчат.

— Увы. Это направление недостаточно внедрено в нашей стране. Это плохо. Вот смотрите.

Сейчас мы активно осваиваем север — там природные богатства, полезные ископаемые, огромные ресурсы. Люди собираются там жить, работать. Но как это будет происходить? Без мелатонина эту проблему трудно будет решить.

— Не может ли быть у него побочных эффектов, неожиданных последствий?

— Нет, для профилактики требуется совсем небольшая доза. Никаких побочных эффектов. Абсолютно спокойно все переносится. Это гормон, необходимый нашему организму. Уже проверено. Ничего плохого он не таит.

— Слышала, вы придумываете инновационную медицинскую технику…

— Есть идеи. Я могу, скажем, предложить вариант измерения количества мелатонина в любую минуту, и это очень важно для многих — например, для тех, кто работает в экстремальных условиях или людей пожилых.

— А как возраст влияет на уровень мелатонина?

— Думаете, почему младенцы спят по 20 часов в сутки? У них очень высокий уровень мелатонина. Потом период бодрствования увеличивается, и среднесуточный уровень мелатонина снижается. А пожилые люди — другое дело: у них продукция мелатонина уменьшается в два раза по сравнению с молодыми. Это сказывается на общем самочувствии. Вот почему пожилые люди обычно плохо спят. Плохой сон — один из показателей недостатка мелатонина, или недостаток мелатонина приводит к плохому сну. Боязнь яркого света, когда всё время хочется побыть в затемненном помещении, жажда тишины, — признаки того, что этого жизненно важного гормона не хватает. Вот как вы думаете, когда у нас начинается осень?

— Думаю, где-то в октябре.

— Вот! А на самом деле осень начинается с середины августа. Именно в это время продукция мелатонина начинает изменяться. И обострения язвенной болезни начинаются уже в середине августа.

— Неожиданно.

— Нужно медикам это знать? Конечно, нужно. И хроникам нужно знать. Весеннее обострение тоже грозит не в конце весны, а значительно раньше. 

— Как вы относитесь к учению Александра Чижевского о гелиобиологии?

— Всегда ссылаюсь на работы Чижевского. Более того, я лауреат премии Чижевского. Он предположил, что катастрофы на Земле связаны с движением Солнца, с изменением его активности. Оказалось, что бывают периоды солнечной активности, когда на Земле наступают моменты вот таких критических состояний. Это касалось не только людей, но даже насекомых, которые начинали пожирать друг друга.

— Долгое время вы даже возглавляли комиссию «Человек-Солнце-Земля»? 

— Была такая комиссия при Институте земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн РАН (ИЗМИРАН) в Троицке. Тогда я привлек Тамару Константиновну Бреус  из Института медико-биологических проблем РАН. Мы занимались влиянием Солнца на биологические связи и на человека. Это интереснейшее и важнейшее направление. Директор ИЗМИРАНа Виктор Николаевич Ораевский нашу комиссию поддерживал. Потом он умер, и комиссия «рассосалась».

— Каким образом на нас влияет Солнце?

— В первую очередь, это свет и магнитные бури. Там много составляющих, целая система различных индексов солнечной активности. И они всё время меняются.

— Сейчас много сообщений о магнитных бурях, вспышках на Солнце, — они на нас действительно влияют?

— Влияют. Иногда очень. Расскажу, что мы сделали. Я договорился с руководителем станции скорой помощи города Москвы, и мы с коллегами стали отслеживать, есть ли связь между вызовами и магнитными бурями. Оказалось — есть, и самая прямая.

Очень помог Федор Иванович Комаров в организационном плане. Прошло около года. И мы убедились, что количество инфарктов на фоне магнитных бурь возрастает на 10%.

Таким образом, в начале 90-х годов нами была предложена новая концепция влияния солнечной активности на биологические объекты, инициированы исследования, направленные на проверку этой гипотезы.

— И какая тут возможна профилактика?

— Мы используем мелатонин.

— Опять мелатонин?

— Да. А что вас удивляет? Я же сказал, что это мощный адаптоген. Он помогает пережить, в том числе, магнитную бурю людям, предрасположенным к такого рода реакциям.

Была у нас еще и такая работа. Мы обследовали больных, оказавшихся в реанимации с тяжелейшей ишемической болезнью сердца. Одни лечились, как принято. А другим мы давали ещё и мелатонин. Те, которым давали мелатонин, — много лучше переносили своё состояние, меньше было различных осложнений, летальных случаев. Они быстрее выздоравливали и лучше себя чувствовали. Всё это было описано и опубликовано. И то же самое магнитные бури. Если надвигается магнитная буря, о чем нас предупреждают синоптики, — просто надо принять меры. И это будет переноситься легче.

— А так называемые метеозависимые люди, которые чувствуют изменения погоды, атмосферного давления? Им что делать? 

— Тоже годится мелатонин.

— Если человек чувствует себя неважно, плохо спит, у него депрессивные настроения, сниженная работоспособность, означает ли это, что ему просто можно пойти в аптеку,  купить препараты мелатонина и начать пить? Или необходимы какие-то обследования?

— Не обязательно. Вреда не будет никакого. Важно только правильно выбрать дозу. Лучше всего начать с минимальной. Принимать мелатонин лучше в осенний период, с наступлением темноты, то есть ближе к 11 часам вечера, когда начинается выработка мелатонина. Один раз в сутки. Он восстановит естественный ритм и повысит жизненный тонус.

— Вот вы говорите, что время определяет нашу жизнь. А физики утверждают, что времени не существует.

— И они правы! В глобальном, физическом смысле никакого времени нет. Однако биологические ритмы диктуют нам свои правила, которые мы просто обязаны учитывать, чтобы быть здоровыми. И мне очень радостно, что наш Первый Московский медицинский Университет действительно первым освоил это направление и продолжает его развивать. Верю, что всё у нас получится.

Беседу вела Наталия Лескова

Фото Андрея Афанасьева