Фёдор Иванович Комаров — академик, генерал-полковник медицинской службы, бывший начальник Центрального военно-медицинского управления и главный терапевт Министерства обороны РФ, выдающийся ученый, лауреат Госпремии и ряда других престижных наград, герой Социалистического труда, обладатель множества орденов и медалей, основатель таких научных направлений, как медицина катастроф, хронобиология и хрономедицина, — врачом, по собственным словам, стал случайно. Хотя, может быть, это была судьба. Как война определила его жизненный путь и что главное для человека этой профессии, — об этом и многом другой наш сегодняшний разговор.

— Фёдор Иванович, как вышло, что вы стали врачом? Ведь медиков у вас в семье не было.

— Я родился в Смоленске в 1920 году. Отец был служащим. Семья у нас многодетная: три брата и четыре сестры. Жили мы просто, но дружно. Дом наш стоял на берегу Днепра. Летом бегали купаться. В Смоленске пошел в школу, но в начале 30-х мы переехали в Москву. Там, недалеко от станции Сетунь, я и закончил школу. Было ясно, что у меня есть склонность к техническим дисциплинам, поэтому поступать пошел в инженерно-строительный институт.

Всего два месяца мне довелось там отучиться. Началась война, и прямо с институтской скамьи отправился на фронт. Служил в 298-м конно-артиллерийском полку 192-й горно-стрелковой дивизии в должности помощника командира взвода конной разведки. Дивизион наш дислоцировался в Карпатах близ города Турка. Бои шли ожесточенные.

Повоевать как следует я не успел — уже 17 июля 1941 года получил сквозное ранение в живот. Жив остался, в общем-то, чудом. Это была настоящая мясорубка: многие погибли, кому-то оторвало ноги, руки…

Четыре месяца переводили меня из госпиталя в госпиталь: Кировоград, Днепропетровск, Ростов-на-Дону, Дербент…. Выписали с переосвидетельствованием через год. Вернулся в Москву — а мой инженерно-строительный эвакуирован на Восток. Пошёл учиться в Московский авиационный институт, на самолетостроительный факультет.

Но и тут проучился недолго. В июне 1942 года вновь был призван на фронт. Прибыл в военкомат — и тут меня по разнарядке направили на учебу в Военно-морскую медицинскую академию, в то время эвакуированную из Ленинграда в Вятку.

Так, неожиданно для самого себя, я стал осваивать профессию военного врача. И она стала делом моей жизни.

— Правда ли, что вы окончили академию с золотой медалью?

— Да, в то время отличники учебы отмечались медалями.

— Говорят, вы уже в академии были командиром роты и даже отдельную комнату получили.

— Да, мне выделили крошечную жилплощадь, которую я быстро превратил в подобие дома, украсив стены собственными картинками. Всегда любил рисовать. И уюта, конечно, хотелось.

Помимо рисования, увлекался футболом и волейболом. В нашей футбольной команде я был левым нападающим. Помню, вышла газета, где был репортаж об одном из наших матчей: «Красивым ударом второй гол в ворота соперника забивает Комаров».

— А уже на пятом курсе вы женились…

— Да, а семейным студентам разрешали снимать квартиру. Тогда мы уже вернулись в Ленинград. И я каждый день шел пешком после окончания занятий от нашей академии до Пяти углов, там покупал цветы для моей любимой жены Тамары Демьяновны, и потом поворачивал на Фонтанку. В 47-м родилась Наташа, наша единственная дочь.

А после окончания академии я был зачислен в адъюнктуру при кафедре госпитальной терапии Военно-морской медицинской академии. Кафедрой руководил академик АМН СССР, видный клиницист, один из основателей отечественной клинической физиологии, ученик И.П. Павлова Николай Иванович Лепорский. Под его руководством в 1950-м году я защитил диссертацию, посвященную изучению желудочной секреции у здоровых людей и больных язвенной болезнью желудка в периоды ночного сна и бодрствования. Эта работа стала одной из пионерских в отечественной хронобиологии и хрономедицине.

— Как складывалась ваша жизнь после окончания учебы?

— Я был назначен на должность преподавателя кафедры госпитальной терапии. У меня были блестящие учителя. Помимо Лепорского, это профессор О.П. Куфарева, член-корреспондент К.А. Щукарев, профессор З.М. Волынский… А нашей клинической базой была больница им. Коняшина — многопрофильная больница без специализированных терапевтических отделений, и большинство пациентов нуждались в неотложной помощи. Это, конечно, стало хорошим фундаментом для приобретения опыта, помогло сориентироваться в различных областях внутренней патологии. Информативных методов лабораторной и инструментальной диагностики еще не было, судьбу диагноза во многом решали анамнестические данные и физикальные методы исследования. Вскоре меня начали приглашать в качестве консультанта в хирургические и гинекологические отделения больницы, и, видимо, отсюда у меня зародился и на всю жизнь сохранился интерес к пограничным и сочетанным заболеваниям органам брюшной полости.

— В 1956 году Военно-морская академия объединилась с Военно-медицинской академией им. С.М. Кирова. И вы получили там новую должность.

— Да, там была учреждена Научно-исследовательская лаборатория питания, и я был назначен руководителем физиологического отдела. Дело в том, что я на тот момент имел репутацию неплохого клинициста-гастроэнтеролога, знавшего проблемные вопросы физиологии пищеварения. В этой лаборатории мы сделали много важных, полезных работ, и, кстати, эти работы легли в основу моей докторской диссертации в области питания здорового и больного человека. Для меня было важно, что мы ни на минуту не прерывали связь с клиникой, каждый день принимая пациентов.

— В 1959 году вы стали заместителем заведующего кафедрой усовершенствования врачей ВММА им. С.М. Кирова, а в 1967-м, после защиты докторской диссертации, — заведующим кафедрой.

— Много лет я заведовал этой кафедрой. Нашей клинической базой тогда была больница №17 «В память 25-летия Октября» — одно из старейших многопрофильных учреждений Ленинграда. В народе её звали «четвертак». Здесь преобладал тяжелый контингент больных с разнообразной патологией внутренних органов. Наши слушатели обучались на базе кафедры два года, но я понимал, что только клинических знаний, приобретенных в ходе лечения больных, им будет недостаточно для исполнения обязанностей руководителей терапевтической службы ВМФ. Нам нужна была новая база, оснащенная современной диагностической аппаратурой.

Такой базой оказалась новая больница №20 Московского района Ленинграда, которую возглавила талантливый врач и организатор П.Т. Качалова. За несколько лет мы создали прекрасный творческий тандем сотрудников нашей кафедры и этой больницы, стараясь служить общему делу — исцелению больных и подготовки высококвалифицированных врачей.

Мы старались создать в больницу особую доверительную, дружескую атмосферу между пациентами и врачами, и это у нас, по-моему, неплохо получалось. Вообще, должен сказать, создание такой атмосферы — важный компонент успешной терапии, далеко не все медики понимают это сегодня. Создай человеку самые комфортные условия, оснасти клинику самой лучшей аппаратурой — но если нет доверия к врачу, общего с ним языка, толку не будет никакого.

— Говорят, еще одним вашим «рабочим местом» на протяжении 20 лет была публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина.

— Дело в том, что мы жили совсем рядом, на той же площади Островского, где была эта библиотека. Я приходил с работы, ужинал и шел туда. Часа два там занимался, читал всю новейшую медицинскую литературу.

Наталья Фёдоровна, дочь:

— У нас была большая коммунальная квартира, мы занимали одну комнату. Когда папа возвращался из библиотеки, они с мамой укладывали меня спать и шли гулять. Когда возвращались, я обычно уже спала. Они с мамой вообще очень хорошо, дружно жили. Почти 70 лет вместе. Папа и сейчас иногда забудется — и зовёт её: «Тамара!»

— А каким он был доктором?

— Очень хорошим. Чутким, внимательным к деталям. Заботился и о пациентах, и о сотрудниках. К каждой санитарочке подойдет, расспросит. Все у него были обласканы и обогреты его добротой. И, сколько себя помню, всё время их кафедра занимала первые места и получала переходящие красные знамена. Всегда это почетное знамя, таким знаком качества, у них на кафедре стояло.

Папины клинические обходы были легендой. Я уже сама пошла учиться в Первый Ленинградский медицинский институт, и иногда на них присутствовала. После выслушивания доклада лечащего врача и осмотра больного он всё подвергал тщательному анализу: назначения, результаты лабораторных исследований, задавал вопросы молодым и более опытным врачам, самому пациенту, причем всегда делал это очень деликатно, чтобы не нанести человеку психологической травмы. Он часто хвалил коллег, а на недостатки указывал как-то не обидно. Не помню, чтобы кто-то на него затаил зло, счел его замечания несправедливыми. Все его всегда любили. Да и сейчас любят.

— Фёдор Иванович, наверное, именно благодаря всем этим качествам вы стали председателем Этической комиссии Минздрава?

Ф.И. Комаров: Действительно, такая комиссия была создана в 1988 году по инициативе тогдашнего министра здравоохранения академика Б.В. Петровского. Я был назначен её председателем. Но к тому времени я уже был академиком РАМН, мы переехали в Москву, потому что меня назначили на должность главного терапевта Минобороны СССР, а всё руководство министерства находилось в столице. Первое время мне пришлось много ездить из Ленинграда в Москву и обратно, а это занимало очень много времени.

— Ну да, «Сапсана»-то еще не было…

— Нет, конечно, ехали по 7-8 часов, времени на клиническую практику и преподавание оставалось мало, а меня это не устраивало. Так было принято решение о переезде в Москву, где мы обосновались в 1972-м году.

Но переезжал я с условием — что мне дадут возможность возглавить клиническую кафедру. «Кабинетная» работа была мне неинтересна. Мне всегда нужны были живые люди, возможность им помогать, передавать свой опыт другим. Так я стал еще и заведующим кафедрой госпитальной терапии Первого Московского института им. И.М. Сеченова.

Это было очень полезное и плодотворное совместительство. Московская клиника состояла, в отличие от ленинградской, из целого ряда узкоспециализированных отделений. Здесь я ближе познакомился с кардиологическим, пульмонологическим, гастроэнтерологическим, ревматологическим, эндокринологическим профилями, с отделением функциональной диагностики, их руководителями, замечательными, талантливыми врачами, которые на моих глазах становились докторами наук, цветом российской медицинской науки.

А через несколько лет меня назначили на должность начальника Военно-медицинского управления СССР. Это территория всего Союза от Калининграда до Камчатки. Колоссальная ответственность.

— Как главному терапевту Вооруженных сил, а потом и как начальнику Центрального военно-медицинского управления, вам часто приходилось бывать в «горячих» точках…

— Да, это и Афганистан в период боевых действий, и Чернобыль для организации медицинской помощи пострадавшим, и землетрясение в Армении… Вот только на войну в Чечне мне уже не довелось летать. А так везде бывал неоднократно, и именно с этой работы, собственно, началось такое направление, как медицина катастроф. Конечно, горько и обидно, что такие масштабные катастрофы происходят и уносят человеческие жизни, но лучше быть к ним всегда готовыми, надеясь, что эти знания и умения не пригодятся, чем наоборот. Мы были готовы.

— Фёдор Иванович, вы всю жизнь занимаетесь наукой, стали создателем ряда оригинальных научных направлений. Какие из этих разработок кажутся вам сегодня наиболее актуальными?

— В первые годы своей работы я был сосредоточен в основном на проблемах гастроэнтерологии. Мы изучали суточные ритмы работы желудка, поджелудочной железы, кишечника, влияние пищевых веществ на секреторно-моторную функцию пищеварительного аппарата, разрабатывали вопросы рационального питания. Нам удалось получить основополагающие данные по лечению заболеваний желудочно-кишечного тракта с учетом суточной периодики его секреторных, моторных и нейрогуморальных функций. Еще в 1966 году в соавторстве с Л.В. Лисовским и Л.В. Захаровым мы опубликовали первую в СССР монографию, посвященную вопросам хронобиологии: «Суточный ритм физиологических функций у здорового и больного человека».

Потом мы стали более детально изучать течение язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки, хронического гастрита, выявлять зависимость течения этих заболеваний от ряда внешних факторов. Разрабатывали новые методики диагностики и лечения. Например, мы разработали метод определения состояния кровотока в слизистой оболочке желудка, а также диагностические критерии воспалительных заболеваний желчевыводящих путей. Цикл этих работ мы подытожили в монографии «Острый живот и желудочно-кишечные кровотечения в практике терапевта и хирурга».

Было много работ по исследованию нейрогенных механизмов гастродуоденальной патологии. Вместе с сотрудниками Института экспериментальной медицины АМН СССР проведены многочисленные клинико-экспериментальные исследования, созданы экспериментальные модели нейрогенных дистрофий желудка. Некоторые результаты наших исследований зарегистрированы в качестве открытий. Вскрыты механизмы нейрогенных дистрофий у больных язвенной болезнью. Впервые установлено значение истощения резервов катехоламинов в тканях желудка и миокарда в механизмах течения ЯБЖ и ИБС. Эти исследования также легли в основу нашей монографии «Нейрогенные механизмы гастродуоденальной патологии».

Большая работа была проделана по состоянию обмена веществ при язвенной болезни. Впервые определены характеристики расстройств жирового, липидного, белкового и углеводного обмена в зависимости от стадии заболевания. Эти разработки легли в основу целенаправленных диет и терапевтических назначений.

Уже в Москве, будучи главным терапевтом Вооруженных сил, я увлекся исследованием органов пищеварения во время беременности, сердечно-сосудистой патологией и пульмонологией. Мы опубликовали монографию о начальной стадии сердечной недостаточности, связав это состояние с заболеваниями ЖКТ. За цикл работ по изучению сердечно-сосудистой недостаточности нам с соавторами была присуждена Государственная премия в 1980 году.

В последние годы преобладающими опять стали хронобиологические исследования. Мы разработали классификацию суточных типов колебаний артериального давления у больных с гипертонической болезнью, и это открыло новые возможности к лечению весьма распространенного недуга. Результаты этих работ были так важны, что мы инициировали создание проблемной комиссии по хронобиологии и хрономедицине при Минздраве, которую я возглавлял в течение многих лет.

Исследуя околочасовые ритмы синтеза белка в слизистой оболочке желудка у пациентов с язвенной болезнью, мы установили множество важных закономерностей. Например, язвенная болезнь является системным заболеванием, а не локальным страданием, как считалось ранее. В развитии обострения существенную роль играют эндогенные факторы. Обострения начинаются за 2–3 недели до его клинических проявлений. Или, например, отсутствие признаков нормализации синтеза белка — это признак скорого нового обострения. Зная всё это, можно принять предупредительные меры, облегчить течение заболевания или даже избежать ремиссии.

В нашей лаборатории на базе Первого МГМУ им. Сеченова выполнена серия приоритетных работ по изучению роли мелатонина у больных с заболеваниями внутренних органов. В частности, установлена роль нарушений продукции мелатонина в механизмах язвообразования. Удалось установить роль мелатонина в сезонных обострениях язвенной болезни, а также его протективную функцию, предупреждающую язвообразование. В 1999 году мы получили патент по применению мелатонина в сочетании с гипотензивными средствами в лечении больных гипертонической болезнью.

Наталья Фёдоровна, дочь Ф.И. Комарова:

— Кстати, за серию этих работ он был удостоен в Кембридже в 1993 году звания «Человек XX столетия».

— Фёдор Иванович, а на ваших крупных военно-медицинских должностях что удалось важного сделать?

— Там тоже работы хватало. Уровень подготовки войсковой медицины, когда я вступил на должность главного терапевта ВО ССР, был явно недостаточным. В медпунктах делались лишь самые элементарные вмешательства, оснащенность медицинской аппаратурой была совсем слабая. Мы начали большую кампанию по совершенствованию материально-технической базы и внедрению новых методов диагностики и лечения в медицинских пунктах полков. Повсеместно были внедрены лабораторные методы исследования, электрокардиография, которой тогда в частях не было. Всё это позволило реформировать медицинское обеспечение Вооруженных сил.

Многое пришлось изменить и в гарнизонных госпиталях, где уровень медицинского обеспечения оставлял желать лучшего. Планомерно повышали квалификацию сотрудников, оснащали госпитали необходимым оборудованием. Постепенно военная медицина стала считаться самой лучшей в стране, а ведь было совсем иначе.

Мы занимались медицинским обеспечением всех крупных строек страны — например, БАМа. А если возвращаться к «горячим точкам» и медицине катастроф, то нами впервые были созданы подвижные медицинские формирования для оказания экстренной помощи в чрезвычайных ситуациях — при промышленных и транспортных катастрофах, стихийных бедствиях. Всё это потом легло в основу создания МЧС.

— Фёдор Иванович, а если бы не война, не направление на учебу в военно-медицинскую академию, — стали бы строителем?

— Строителем? Теперь уж и не знаю, как бы я не был врачом.

Наталья Фёдоровна:

— Уверена: папа был бы отличным строителем или авиатором, потому что он талантлив во всем. Но я рада, что он стал врачом. Потому что очень много важного и нужного в этой профессии он сделал.

Я сама стала врачом и отдала этому делу всю жизнь, глядя на отца. С детства меня увлекали его медицинские атласы значительно больше, чем детские книжки. Я на них выросла. Вопрос, в какую профессию идти, для меня никогда не стоял. Только в медицину!

Но всё же для меня он всегда был, прежде всего, отцом, самым добрым и любящим на свете. Помню, как ребенком ждала его возвращения с работы. Это был праздник!

С институтскими друзьями потом собирались у меня дома — он рассказывал, как устроены почки и другие органы, еще какие-то темы объяснял. Рассказывал очень хорошо, интересно и понятно. Не зря же он возглавлял много лет терапевтическое общество в Ленинграде, потом в Москве.

— Папа ваш общительный, компанейский человек?

— Людей он всегда любил, но вот шумные компании — нет. Всегда на первом месте была работа. Даже когда шли в театр, мама одевается, а он до последнего сидит, что-то пишет. У него огромное количество публикаций — книг, монографий, учебников, статей. Всего более четырехсот!

— Наталья Фёдоровна, а вы кто по специальности?

— Я физиотерапевт. 40 лет отработала.

— Сейчас ведутся разговоры, что нужно эту специальность упразднить.

— Да, и упраздняют фактически. Её соединили с лечебной физкультурой.

— Во многих больницах отделения физиотерапии и ЛФК закрыли.

— Это безобразие, конечно. Сейчас выпускают реабилитологов, которые от всего «зацепили» понемножку: это и физиотерапия, и массаж, и ЛФК, и иглорефлексотерапия… По каждому предмету — очень поверхностные знания. В итоге глубоко они не знают ничего. Когда я защищала кандидатскую, расцвел институт физиотерапии, мы учились на эту специальность два-три года… А то, что происходит сейчас, очень грустно и обидно. Думаю, будь папа помоложе, он бы так этого дела не оставил, обязательно бы вмешался и добился разумного решения.

— Фёдор Иванович, вы почётный гражданин Смоленска. Там вы родились. Не скучаете по родному городу?

— Скучаю иногда. Но они меня не забывают. Пишут, поздравляют, звонят, зовут. Хотелось бы приехать, но теперь уже трудно.

Наталья Фёдоровна:

— Его и правда не забывают. Несмотря на преклонный возраст, он до сих пор советник президиума РАН. И ему очень важно, что о нем помнят. Это даёт силы жить. Ему написали, пришли или позвонили — для него это всегда большая радость. Выходит, всё было не напрасно, раз не забыли.

— Фёдор Иванович, вот вы разработали принципы рационального питания, «открыли» науку биоритмологию, где важное значение имеет правильный ночной сон. А сами вы этих принципов придерживаетесь?

— А как же. Люблю вкусно поесть. И поспать тоже люблю. Сейчас это стало можно — появилось много свободного времени. Раньше было всё время некогда. Если к нам приходят гости, мы всегда первым делом наливаем чай, ставим на стол что-то вкусное. Очень важен человеческий контакт — и в медицине, и в жизни. Если люди будут внимательно и доброжелательно относиться друг к другу, меньше будет болезней. Не будет военных конфликтов. Это я вам как военный врач говорю.

Беседу вела Наталия Лескова

Фото автора и из семейного архива Ф.И. Комарова