Академика Юрия Владимировича Белова, одного из любимых учеников великого Петровского, сегодня называют ведущим отечественным сердечно-сосудистым хирургом, выполняющим сложнейшие операции при аневризме аорты. Однако этими операциями профессиональный опыт академика Белова не исчерпывается. Он провёл несколько тысяч операций на сердце с искусственным кровообращением, аорте и ее ветвях, сосудах нижних конечностей. Владеет операциями по аортокоронарному шунтированию, протезированию клапанов сердца, резекции аневризмы левого желудочка в сочетании с аортокоронарным шунтированием. Впервые в России он выполнил операции аортокоронарного шунтирования шести и семи коронарных артерий сердца, одномоментные операции на коронарных артериях сердца, на грудной и торакоабдоминальной аорте при ее аневризме; протезирование дуги аорты в условиях глубокой гипотермии и ретроградной перфузии головного мозга через его венозную систему. А еще Юрий Александрович — автор издательства МИА. Он пишет монографии и научные статьи, является вице-президентом общества ангиологов России, членом многих иностранных обществ сосудистых и торакальных хирургов, обладателем множества высоких премий. Хотя главная должность Юрия Владимировича — директор Российского научного Центра хирургии имени его учителя академика Б.В. Петровского, где он трудится почти сорок лет. О том, почему кардиохирургия стала для него делом всей жизни, что нужно делать, чтобы сердце оставалось здоровым и какая роль здесь отводится любви, — наш разговор.

— Юрий Владимирович, давайте начнем с самого начала — с вашего детства. Я знаю, что вы родились в Китае. Это было связано с работой вашего отца?

— Да. Отец был нефтяником. Главный инженер объединения Сов-Кит-нефть. А мать — инженер-экономист, но тоже была связана с нефтью. Отец потом стал одним из трех профессоров-нефтяников в Советском Союзе, заведовал кафедрой бурения нефтяных и газовых скважин Куйбышевского политехнического института. Ну а мама работала во ВНИПИнефть, возглавляла планово-экономический отдел. Я же пошел своим путем, несмотря на то, что родители говорили: «Иди в нефтегазовый сектор».

— Это было бы логично.

— Да, наверное. Но я искренне любил жизнь, понимал, как мне казалось, её смысл, считал, что за жизнь надо бороться, и решил стать врачом. Для чего? Чтобы приносить счастье людям.

— Вы говорите об этом в прошедшем времени. А сейчас что-то изменилось?

— Сейчас я существую в каком-то другом измерении. Тогда я мечтал, а сейчас я уже осуществил большую часть того, о чем мечтал. Достиг многого на всех уровнях. В детстве мечтаешь больше, чем сейчас. Но то, что за жизнь надо бороться, потому что ничего ценнее у нас нет, — это осталось таким же, как было.

— Неужто сейчас ни о чем не мечтаете?

— Сейчас главное для меня — удержать российскую хирургию, дать ей еще больше развития, построить Центр Хирургии. Вот вы видите это здание за окном — надо завершить строительство нового здания, которое нам необходимо как воздух.

— Не хватает денег?

— Деньги есть. Но надо инициировать стройку. У нас ведь мало иметь деньги, надо еще пройти бюрократическую возню. Сложности существуют везде. И деньги выбить, и закрутить строительство. Для того чтобы, допустим, выбрать генподрядчика, потом разыграть конкурсы, нужно три месяца. Потом реализовать их по всей документальной линии — еще три месяца. Идут квартал за кварталом, а людям это помещение нужно сейчас, чтобы проводить операции и спасать их жизни. Вот моя главная мечта — сдать этот корпус в эксплуатацию.

— Юрий Владимирович, а правду ли пишут, что на будущую профессию кардиолога вас вдохновила книга Амосова о сердце?

— Да. Вон она у меня лежит. Та самая, 1965-го года. «Мысли и сердце». Это великая книга, которая в буквальном смысле предопределила мою судьбу.

— Погодите, но ведь в 1965-м году вы были совсем еще ребенком.

— Я был уже в 5-м классе средней школы, когда увидел эту книгу.

— Ну, надо сказать, немногие пятиклассники, взяв в руки ту или иную книжку, выбирают жизненный путь. У вас именно так произошло?

— Да. Я понял, что хочу быть врачом. С тех пор вот уже более полувека эта книга всегда со мной.

— И вы сразу знали, что это будет кардиология?

— Нет, не кардиология, а кардиохирургия. Кардиолог — это терапевт. Он никогда не держал в руках сердце. А я держу сердце каждый день. Это необыкновенное ощущение. А еще круче — это аорту. Многие кардиохирурги боятся аорты. А я не боюсь. Ни сердце, ни аорту.

— Вы учились в Куйбышевском медицинском институте, начали работать в этом городе. Потом приехали в Москву. Как это произошло?

— Меня пригласил академик Петровский. Он узнал, что есть такой человек, который оперирует сердце собак, не останавливая его, шьет сосуды диаметром один миллиметр без увеличения. И он меня пригласил к себе в центр хирургии.

— Тот, который теперь носит его имя и который вы возглавляете. Как состоялось ваше знакомство?

— Профессор Шабалкин, который был у меня на защите диссертации официальным оппонентом, доложил об этом академику Петровскому. Борис Васильевич сказал — позовите мне Белова. Ну, я приехал. Лохматый, долговязый, худой. Я играл тогда в вокально-инструментальном ансамбле на гитаре.

— Сейчас умеете?

— Руки берегу. Пальцы. Там же металлические струны.

— А тогда не берегли?

— Тогда еще нет. Я был в очках, как у Джона Леннона. И пел неплохо. У меня был низкий, густой баритон. Все девчонки на танцах прыгали, когда мой голос слышали.

— Представляю, какое для них было горе, когда вы уехали.

— Да нет. Я уехал с женой.

— Знаю, вы с женой дружили еще со школьной скамьи.

— Совершенно верно. Мы вместе уже 57 лет.

— Она тоже врач?

— Да. Педиатр. Очень хороший. Но она не может остановиться в процессе познания, учебы. В своё время она достигла в педиатрии немалых высот, стала главным педиатром-неонатологом в Советском Союзе. Потом в 45 лет окончила МГУ, факультет психологии, занялась психоанализом и стала очень сильным специалистом в области психологии детского возраста и психоанализа взрослых через детей. Это интересная вещь. А сейчас еще увлеклась фотографией, окончила школу фотомастерства. Вот сейчас мы сидим с вами, а она ходит по Москве, делает свои потрясающие снимки.

— Интересно, психологическое образование жены помогло вам лучше понимать собственных детей и внуков?

— Мне — нет. А ей, наверное, помогло. У меня и времени-то особо нет. Детьми и внуками она занималась. Но надо сказать, что этот рывок в психологию она решила сделать после того, как я пошел в члены-корреспонденты. Это было связано с моим движением по карьерной лестнице. Там много было того, что я раньше не испытывал. Она видела, как я не мог понять некоторые ситуации, и решила мне помочь. Это было ее желание, самостоятельное. Я никогда её об этом не просил. И с тех пор она мне всегда подсказывает, что делать в какой-то житейской ситуации. И всё получается.

— Это же здорово, что у вас есть такой советчик рядом.

— Конечно. Я это ценю.

— Давайте вернемся к тому, как вы пришли к Петровскому. Чем вы стали заниматься у него?

— Кардиохирургией. Сразу же. Стал заниматься такими операциями, как у Ельцина. Аортокоронарным шунтированием. Сейчас они стали рутинными, а тогда я сделал первые 6 шунтов человеку, потом 7. Это был 83-й или 84-й год. Потом начались комбинированные операции — сердце в сочетании с сосудами мозга, в сочетании с сосудами ног. Раньше этого почти никто не пытался делать. Здесь, в этом центре я сделал где-то 4000 операций коронарного шунтирования. Потом еще множество комбинированных операций. Докторскую защитил в 86-м году по хирургии ишемической болезни сердца. А потом подумал: что есть самое тяжелое, за что у нас никто не берется? Посмотрел аналитику по Советскому Союзу. И решил, что самое тяжелое — это аневризма грудной и грудобрюшной аорты. И потом опять вспомнил эту книгу Амосова.

— Она у вас, выходит, путеводная.

— Да. Открыл её, начал перечитывать. «Это морг. Такой безобидный маленький домик стоит в углу институтского сада. Светло. Зелень. Цветы. Кажется, по этой тропинке ходит Красная Шапочка. Нет. Здесь носят трупы».

— С этих слов книжка начинается?

— Да. «Я доктор. Я иду на вскрытие. Вчера после операции на аорте умерла девочка». И далее расписывается, как она умирала.

— И вы решили, что должны эту ситуацию переломить?

— Да. И я победил аорту.

— А как вы ее победили?

— Было сложно. Неизвестность полная. Что-то уже пытались делать, но эпизодически. С жуткими результатами. Смертность была под 90%. Понятно, что мало было сообразить, придумать технику. Надо было разработать технологии консервации органов, когда выключаешь кровоток. Это же магистральный трубопровод — аорта. Пережал — и газа нет. Вот как сейчас: выключи трубу — Москва погибнет. От холода. Вот и здесь: гибнут все органы. Поэтому были разработаны все технологии, которые предотвращают гибель органов. За всё это — и хирургию, и эти технологии — впоследствии я получил Государственную премию. И стал член-корром.

— Ваши знаменитые работы по замене аорты на искусственный протез тоже были сделаны в это время?

— Да.

— Это импортные протезы?

— Сейчас есть и отечественные, и импортные. Наши уступают французским, немецким, шотландским и американским. Хотя мы надеемся, что наши со временем достигнут нужного уровня.

— Известно, что многие известные люди, в том числе ваши коллеги, едут делать операции на сердце за рубеж. Почему?

— Я не знаю. Люди делают операции, где хотят. Это их право. Мой учитель, который сидел в этом кресле, академик Константинов, поехал в Германию. Его привезли на носилках парализованного после операции коронарного шунтирования. Он так и не восстановился. Евгений Евстигнеев умер в Лондоне на операционном столе. Евгений Леонов — через несколько месяцев после операции. У него все шунты оказались закупоренными. А Ельцин, которого оперировали у нас, в России, жил потом 11 лет. Я не хочу сказать, что там оперируют плохо, а у нас хорошо. Случаи бывают разные. Но где лечиться — это им решать, не нам.

— Неужели все эти люди, особенно ваш учитель академик Константинов, не знают, что у нас ничем не хуже? Почему они едут туда?

— Что касается Константинова, он хотел сделать операцию инкогнито. Чтобы никто не знал. Хотя потом его сына я оперировал. Меня об этом сам Константинов попросил. У сына была ишемическая болезнь сердца. Ну, я ему сделал много шунтов, всё прошло нормально, без осложнений. Меня самого несколько раз оперировали здесь, в России. У меня не было никаких сомнений на сей счет. Всё было отлично. Блестящий послеоперационный период с хорошими результатами. Поэтому я в нашей медицине уверен, а за других ответить не могу.

— Скажите положа руку на сердце: есть что-то такое, чего не умеют делать у нас, но умеют там?

— Нет. Нет такого. Меня всегда удивляет, когда деньги собирают на поездку за рубеж, чтобы сделать там операцию, которую прекрасно могут сделать у нас. Вот не так давно собирали в Петербурге, чтобы прооперировать двух детей. Я поехал в детскую больницу и обоих оперировал. За один день двоих. Всё у них хорошо, живы-здоровы.

— А деньги куда?

— А я не знаю. Меня это не интересовало. Я лишь сказал людям, что не надо собирать деньги, просто найдите специалиста. А у нас они есть. Причем по всем позициям. И головной мозг, и спинной мозг, и печень, и почки, и пересадка органов — всё у нас делают. Отлично делают. Не везде, но места есть. И их немало. Причем с каждым годом их становится всё больше.

— Юрий Владимирович, у вас ведь не только Государственная премия, но и множество других престижных наград.

— У меня есть все профессиональные премии России. В основном за разработки в области кардиоаортальной хирургии. Премия имени Бакулева — выдающийся вклад в развитие отечественной сердечно-сосудистой хирургии. Премия имени Бураковского — за большой личный вклад в хирургическое лечение болезней аорты. Премия имени Мешалкина — за выдающийся вклад в развитие кардиоторакальной хирургии, сохранение здоровья и жизни пациентов. Есть американский диплом, украинский, английский, китайский. Все не перечислишь.

— Какие у вас есть идеи новых разработок, которые бы хотелось внедрить?

— Главная идея сейчас у меня — это, как я говорил, построить новый, современный Центр хирургии. А еще сейчас мы наращиваем мощь, чтобы не отказывать раковым больным. Рак — это более чем актуально. Он поражает всё, врастает в ткани и органы. И я мечтаю, чтобы была возможность таких людей лечить, а не отказывать им и не отправлять домой умирать. У одного из моих учеников как раз сейчас идет на защиту докторская. Я только что закончил аналитику. Там описан случай, когда рак легкого врастает в сердце, в аорту, в сосуды, в пищевод, и в этих случаях мы делаем комбинированные, огромные, очень сложные операции. Получили большой успех. По сути, мы даем этим ранее безнадежным пациентам вторую жизнь.

— Значит, вы таким пациентам не отказываете? Выходит, ваша мечта уже осуществилась?

— Понимаете, я ведь говорю не только о себе и нашем Центре хирургии. Я уже человек государственный. Возглавляю клиническое отделение Академии наук России. Главный академик по клинической медицине. Поэтому у меня мышление государственное. Мало ли что могу я. Мало ли что может наш Центр хирургии. Я хочу, чтобы так было со всеми центрами по России. Пока мы делаем здесь эти операции, но они совершенно уникальны. Их единицы. А случаев — море. Людей надо спасать, а мы их теряем. Когда-то я тоже делал операции на аорте только один, но сейчас десятки моих учеников делают их по всей стране. Во многих городах. Вот это приятно. Это очень ценно.

— Юрий Владимирович, замечательно, что медицина не стоит на месте, что вы всё время придумываете всё более высокотехнологические методы лечения тех или иных заболеваний. Но всё-таки лучше, чтобы этих болезней не существовало. Что нужно делать, чтобы не болеть? Есть ли тут универсальные советы?

— Универсальные советы дать трудно, ведь речь идет о различных заболеваниях, имеющих разные причины. Но всё-таки можно найти и что-то объединяющее. Главное — позитивный настрой на жизнь, на окружающую среду, на общество. Не допускать хронических неотреагированных эмоций.

— Это как же? Хочется кому-то в морду дать или послать — надо это сделать?

— Надо найти способ это сделать так, чтобы никто не пострадал. Это раньше было хорошо. Чуть что — на дуэль. А сейчас ходишь годами и думаешь: какая же он сволочь! Скулами двигаешь, а ничего сделать не можешь. Вот эта постоянная червоточина — она приводит к стрессу. Стресс — это причина атеросклероза, мутаций в клетках, причина развития заболеваний головного мозга, язвы желудка, срыва иммунитета. Все, что мы говорим про правильный образ жизни на этом фоне — ерунда. Ну, курит он или выпивает. И что? Сколько случаев, когда человек курил всю жизнь — и умер в 90 лет. На вскрытии атеросклероза нет. Черчилль, например.

— А Ленин не курил, но весь мозг оказался изъеден атеросклерозом.

— Вот именно! Потому что жил на стрессе. На жутком стрессе.

— Но что делать с этими стрессами? Как от них избавляться?

— Не надо их заводить. Тогда не надо будет избавляться. Надо уметь интенсивно работать, а потом как бы ставить заслон между собой и обществом. Вот я этому научился.

— Как? Расскажите!

— Я прихожу домой — и ставлю эту заслонку. Телефон не отключаю, такая у меня работа — нельзя. Но если звонят не по работе, не по срочному делу — всё, у Белова заслонка. Я не буду психовать. Я в домике. И меня не проломаешь никакими стрессами, ничем.

— Выходит, вы от стрессов дома спасаетесь. Это прекрасно. Не у всех это получается. Скажите, а ваши дети делают шаги в сторону медицины?

— Да. Сын. Он гений.

— Да вы что! Чем он занимается?

— Я в мединституте экзамены сдавал на одни пятерки. Он закончил Первый мединститут тоже на один пятерки, выиграл грант президента Ельцина. И ему дали возможность обучаться в одном из ведущих университетов мира — на его выбор. Он выбрал Коламбию в Нью-Йорке. Поехал туда, сразу занялся наукой. Пять лет он занимался наукой, опубликовал 9 статей в американских журналах, потом подтвердил диплом, резидентура — уже Корнельский университет. Потом — госпиталь имени Альберта Эйнштейна, куда из 600 американских кардиологов выбрали только его одного. Точнее, нет, не одного — двух. И сейчас он имеет американский диплом кардиолога, возглавляет в Нью-Йорке отдел тяжелой сердечной недостаточности, трансплантации сердца и искусственного сердца. Такие больные концентрируются на него, и он успешно лечит.

— Вы его воспитывали в этом плане, учили своему искусству, «ставили руку»?

— Нет. Когда я сына и дочь собрал около себя (а дочка работает в бизнесе, живет в Москве, МГИМО окончила), спросил их: дети, скажите, почему вы у меня такие умные, я ведь вас ничему не учил. Дочка знает три языка в совершенстве, сын владеет двумя. Оба большие молодцы. Так вот, почему вы такие умные? Они говорят: папа, мы всегда воспитывались на твоем примере, мы видели, какой ты счастливый приходил с работы, с улыбкой, никогда не ругал свою работу, каждый вечер сидел за письменным столом, писал книги, статьи, и вот это было нашим воспитанием. Ты никогда не повышал голос в семье, нас не ругал, маму не ругал. Это их воспитало.

— Хотя вы производите впечатление сурового человека. Есть ощущение, что вы можете кулаком как следует шарахнуть.

— Могу. А потому что нельзя этим народом управлять, если не уметь кулаком стучать.

— Но к детям и к жене это не относилось?

— Нет. Никогда. Недопустимо. Исключено.

— Вот вы говорите — счастливый приходили с работы. Но ведь работа у вас такая, что могут быть и погибшие пациенты. А это повод для депрессии. Многие не выдерживают, уходят.

— Да, всё это есть. Но вы знаете, я, когда в Москву переехал, в течение девяти лет жил в коммуналке. В жуткой. С клопами, тараканами. На Новой Басманной улице, рядом с Казанским вокзалом. Всё, казалось, было плохо. Денег нет, а еще неделя до зарплаты, выворачиваем карманы. Я уставший, измученный. Подкатывало отчаянье. И вот жена голову на колени мне положит и говорит: ты не расстраивайся, всё у нас будет, главное — не ломайся.

— Какая мудрая женщина.

— Вот так. Она у меня никогда в жизни денег не просила. Никогда не сказала: «Юра, когда же у нас будут деньги?» А рядом сын, и дочка родилась потом, в 89-м, у них разница в 12 лет. В коммуналке тоже родилась. В коммуналке же я стал профессором, а жена — кандидатом наук. Мы всё это пережили. Прошли всё, что можно пройти. И я очень этому рад. Мне теперь ничего, наверное, уже не страшно.

Беседу вела Наталия Лескова

Фото автора и из архива Ю.В. Белова