Профессор А.Л. Сыркин – знаменитый московский кардиолог из поколения «старых» врачей, каких остались единицы. Во время консультации он расспрашивает пациентов обо всём: об образе жизни, привычках, ночном сне. Ни одна деталь не ускользает от его пытливого, немного грустного, но очень доброго взгляда.

Рабочий кабинет Абрама Львовича напоминает музей. Каких только раритетов тут нет! «Домашний лечебник» 1766-го года издания и «Алфавит Пациентов на дому»1910-го, стетоскоп великого учителя академика В.Н. Виноградова и фонендоскоп, который в середине 50-х годов прошлого века выточил по его заказу токарь-«золотые руки». «У моих учеников куда более современные, импортные фонендоскопы и стетоскопы – но почему-то я своим старым слышу сердце не хуже, чем они», – говорит профессор.

Шкаф заполнен книгами – учебниками и монографиями, в том числе, и написанными им самим и его сотрудниками, в большинстве своём изданными в издательстве МИА.

Но там присутствует не только специальная медицинская литература по кардиологии. Журнал с портретом Андрея Дмитриевича Сахарова на обложке и – совсем уже редкое, кажется, рассыпающееся издание футуристов начала прошлого века, где впервые было опубликовано знаменитое стихотворение Маяковского «Вам!».

В его кабинете много цветов. Они стоят повсюду – на полу, на столе, на тумбочке. В вазах, в банках. «От благодарных пациентов?» – интересуюсь. «Да, – улыбается профессор».

А еще в его кабинете всегда много учеников. Абрам Львович время от времени изображает строгого начальника, ругается, когда долго не может найти нужную книгу: «Что вы тут устроили? Вы думаете, я стану такое терпеть?» Но всем очевидно, что это добрейшей души человек. «Не понимаю, как с моей-то добротой они еще не развалили клинику», – с лукавой улыбкой, говорит профессор.

Мы беседуем о том, с чего начиналась отечественная кардиология, что она представляет собой сегодня, что остаётся важным для врача на все времена и не грозит ли нам новое «дело врачей».

– Абрам Львович, каким образом Вы пришли в медицину? Знаю, Ваш отец тоже был врачом, известным московским профессором. Это его влияние?

– Действительно, я второе поколение врачей в семье. Мой отец – один из ведущих советских гигиенистов, специалист по физическому развитию детей и подростков. Выбор профессии для меня определился просто. Я любил гуманитарные науки. Очень не любил науки точные. Предрекали мне дипломатическую или юридическую карьеру, совершенно не понимая, в какой стране мы живем. А я к окончанию десятого класса всё-таки немножко понимал. И я решил, что для меня самое лучшее – это, наверное, профессия врача. Она гуманная, насколько это возможно, вне политики, и она не вызывала у меня никакого отторжения. Мой отец, который не был лечебником, но всю медицину знал досконально, сказал мне: ты в медицину не ходи. После чего я в медицину пошёл.

– Наперекор?

– Нет, просто я не последовал его совету. На меня никогда не давили, могли только мягко посоветовать. А когда я всё-таки пошёл в медицину, получил от отца ещё один совет: не ходи т в лечебники.

– И опять вы не послушались!

– Да, я пошёл не просто в лечебники – я пошел в кардиологию, одну из самых тяжелых, неблагодарных и одновременно благодарных медицинских специальностей, и ни разу об этом не пожалел.

Мне очень повезло. Я учился у замечательных людей. Когда я говорю о своих учителях, у меня не сходит с языка имена Владимира Никитича Виноградова и Виталия Григорьевича Попова, но ведь вокруг них была целая плеяда совершенно замечательных людей. Доцент Константин Алексеевич Щуров, идеал московского интеллигента, который вёл нашу группу. Матвей Исаакович Непорент, универсальный рентгенолог. Вера Георгиевна Спесивцева, заместитель Виноградова, главный врач нашей клиники, которая была моим непосредственным руководителем в ординатуре. И не они одни. Это была клиника исключительно дружественным людей, и каждый из них нас чему-нибудь учил.

Если вы позволите, скажу еще пару слов о своих выдающихся учителях. У Виталия Григорьевича Попова была трудная судьба. Он был одним из учеников Дмитрия Дмитриевича Плетнева, которого потом всю жизнь глубоко чтил. Незадолго до своего ареста Плетнев собрал свое ближайшее окружение и сказал: «Возможно, меня скоро арестуют. Если вы прочитаете в газетах, что я сознался в разного рода преступлениях, знайте: это неправда».

Его арестовали, признали виновным в убийстве Горького и целом ряде других ужасных преступлений. Потом Попов работал с Виноградовым, который тоже был учеником Плетнева. И вот война, Попов – военный врач, и его госпиталь попадает в окружение. Персонал и легко раненые могут уйти, а тяжело раненым надо оставаться на месте. И они спрашивают – что, нам погибать без медицинской помощи?

И Виталий Григорьевич Попов остается с ними, хорошо понимая, что его ждет. Потом – лагерь для военнопленных, где он по мере сил старался помогать людям и вел себя настолько безупречно, что, когда они были освобождены, его дорога была не в фильтрационный лагерь, как случалось очень часто, а в свободную, нормальную жизнь.

Много лет он работал с Виноградовым, после его смерти – с Зинаидой Адамовной Бондарь, заведовавшей кафедрой, а потом Евгений Иванович Чазов совершенно справедливо уговорил его перейти в Четвертое управление, где он стал ведущим кардиологом страны, героем Соцтруда, получил официальное признание. Это один из наиболее чтимых моих учителей. Глядя на них, я старался соответствовать.

– Как получилось, что Виноградов свидетельствовал против своего учителя Плетнева в первом «деле врачей»?

– Думаю, причина могла быть только одна. Ему сказали: или ты на скамье экспертов, или на скамье подсудимых. Другие причины подтолкнуть его на это не могли.

– Вы себя когда-нибудь представляли на его месте? Как бы вы поступили?

– Конечно, я много думал на эту тему. Думаю, меня могли бы сломить, если бы речь зашла о моей семье. Вероятно, и под пытками я бы не выстоял. Поэтому упрекать людей за то, что они сдавались, бесчестно. Мы не были на их месте. Да и не дай Бог.

– Абрам Львович, знаю, вы были в числе тех, кто организовал первое в нашей стране отделение кардиореанимации.

– Это интересная история. Когда на Западе началось движение за раннюю активизацию больных инфарктом миокарда, все наши передовые кардиологи сразу это поняли и оценили. В частности, Виталий Григорьевич Попов, тогда еще просто доцент виноградовской клиники, пришел к Владимиру Никитичу с предложением организовать такую службу в Москве. Тандем был очень сильный, потому что Попов был идеологом этого дела, а Виноградов был тем человеком, который мог это продвинуть в административных инстанциях. К тому же сам был блестящим врачом и всё это досконально понимал. Он получил соответствующее распоряжение тогдашнего министра, и вот мы сидим и ждем, когда же нам повезут больных инфарктом миокарда. А их всё не везут.

Тогда Виноградов звонит начальнику московской «Скорой помощи» и говорит: «Вы не выполняете распоряжение министра Советского Союза!» А тот отвечает: «Владимир Никитич, я не хочу, чтобы больные умирали в машинах, а мои врачи не вылезали от прокурора. Хотите – возите сами».

И вот Виноградов вызвал трех молодых врачей и сказал нам – в клинику больше не ходить, а идите-ка вы на стацию «Скорой помощи» и выезжайте с кардиологическими бригадами, чтобы привозить сюда этих больных. И мы стали ездить.

– Помните первого больного, которого привезли в клинику?

– Отлично помню. Но это случилось не во время моего дежурства на скорой. Я был в гостях у бывшего пациента. Мы сидим на кухне и тихо, мирно пьём чай. И тут у него начинается ангинозный приступ и отёк лёгких.

– Прямо на ваших глазах?

– Именно. Вызывается «Скорая помощь», приезжает врач, которому я со сознанием своего достоинства говорю: так и так, я из виноградовской клиники, есть приказ возить к нам тяжёлых больных. До этого случая больных с отёком легким и кардиогенным шоком по инструкции Минздрава не госпитализировали. Считалось, что для них это смертельно опасно, и никто не принимал во внимание, что в этом случае они рискуют ещё больше.

– То есть, их просто оставляли дома?!

– Именно так. Одно из двух: улучшатся или умрут. Улучшатся – повезут в клинику. Умрут – в морг.

– А как вышло с этим пациентом?

– Тоже интересно. Брат больного был лауреатом Ленинской премии, и на эту премию только что купил машину «Победа». И вот он говорит: «Как хорошо, сейчас мы сядем в мою машину и поедем в клинику». А врач скорой отвечает: «Нет, так не пойдет. Врач из виноградовской клиники сядет в скорую и повезет больного, а я поеду в вашей «Победе».

Так мы и доехали до клиники. Всё было благополучно. Это был, наверное, первый больной, которого в Москве госпитализировали с острым инфарктом, осложненным тяжелым отеком легких. Всё прошло благополучно, его вылечили и выписали домой.

Несколько недель мы ездили с врачами «Скорой помощи» и госпитализировали этих больных. Выезжали на всё, что угодно, и для меня это было в высшей степени поучительно. Выезжали, в том числе, и на тяжелые инфаркты и госпитализировали их. По прошествии этого времени врачи скорой сказали: ребята, спасибо, мы видим, что эти больные у нас не умирают, и будем возить их сами. На том дело и кончилось.

Из трех врачей, которые эту работу выполняли, двое стали профессорами, а один доцентом. Так что научная и педагогическая карьера у всех троих сложилась.

В клинике Виноградова была организована первая палата для таких больных. Всё её оснащение – дефибрилляторы и капельницы, но уже и это было хорошо. Потом появилось отделение для таких больных, которое возглавил будущий профессор, а тогда сотрудник клиники Александр Сергеевич Сметнев. Его докторская диссертация была посвящена острому инфаркту миокарда, а руководил всем этим и был душой нашего общего дела Виталий Григорьевич Попов. Это целиком заслуга его и Виноградова, который полностью его поддержал.

Следующие три отделения реанимации уже целиком на моей совести. Это отделение в виноградовской клинике и два – здесь, на базе клинической больницы №1 нынешнего Сеченовского университета. Позже наше дело подхватили Александр Леонидович Мясников и Павел Евгеньевич Лукомский, которые потом создали гораздо бОльшие центры, но какое-то время эти три отделения были единственными на всю Москву.

– А что сегодня представляет собой эта клиника, которой вы по-прежнему, несмотря на не самый юный возраст, руководите?

– Спасибо за намёк. Я ею руковожу, и пока ректор не хочет, чтобы я уходил. Дело в том, что сегодня существуют очень высокие стандарты лечения больных с острым инфарктом миокарда, и мы уже не можем их удовлетворить. У нас нет семидневной круглосуточной коронароангиографии, а без этого мы не должны госпитализировать больных с острым инфарктом миокарда, поэтому они либо попадают к нам случайно, либо из других отделений нашей больницы, и конечно, мы стараемся оказать им полноценную помощь. Лечим больных со всем спектром сердечных заболеваний, и благодаря тому, что наш Первый медицинский, который теперь называется Сеченовский университет, располагает довольно мощной лабораторно-инструментальной базой, мы имеем возможность этих больных хорошо обследовать и лечить.

Хотя часть пациентов всё же приходится направлять туда, где имеется более специализированная инвазивная аритмология, либо туда, где поставлено на поток коронарное стентирование. Шунтирование и клапанные пороки, аневризма аорты и некоторые другие патологии отлично оперируют наши соседи по УКБ 1 - кардиохирурги. Мы консультируемся с сотрудниками академика Р.С. Акчурина, трансплантологами из шумаковского центра и нашими коллегами из Всероссийского научного центра хирургии, который расположен у нас через дорогу.

– Знаю, пациенты к вам очень стремятся попасть. Почему?

– По двум причинам. Во-первых, мы грамотные кардиологи.

– Это не всеобщее явление?

– К сожалению, нет. В городских больницах бывает всякое. Иногда это совершенно нормальные, даже блестящие врачи, и уровень помощи, которую они оказывают, ничуть не ниже того, что они могут получить на Большой Пироговской, а иногда это не совсем грамотные и недостаточно эффективные специалисты, не использующие тех возможностей, которыми они располагают в Москве.

Недавно к нам привезли 95-летнюю пациентку с тахикардией, которую до этого пытались лечить в районной больнице. Выписали её со словами, что теперь так всегда и будет. А что вы, дескать, хотели в таком возрасте? Она плохо себя чувствовала, передвигалась только с помощью инвалидной коляски. А когда мы её полечили, она зашла ко мне в кабинет и поклонилась в пояс. Сама зашла, своими ногами! Благодарила, как будто мы сотворили чудо. А мы только правильно подобрали терапию.

И второе – далеко не всегда в медицинском учреждении царит такая доброжелательная атмосфера, как у нас. Но именно это так привлекает наших больных. Меня очень многие больные благодарят за пребывание в нашей клинике, и не только за лечение, но и за то, что у нас такие душевные и человечные врачи и сёстры.

– Как вы добиваетесь первого – того, что все ваши кардиологи грамотные специалисты, и второго – что, на мой взгляд, не менее сложно, но и не менее важно?

– Оба фактора важны. Вы попадаете в точку. У нас остаются самые сильные студенты, из них остаются самые сильные аспиранты, из этих аспирантов у нас получаются самые сильные профессора.

– То есть, это ваши ученики?

– Это люди, которые, прежде всего, обязаны самим себе, и, кроме того, у них хорошие учителя, и это, конечно, не только я, а весь наш коллектив, который очень добросовестно учит, чем, к большому сожалению, сейчас могут похвалиться не все.

А что касается второго, то мне кажется, это просто объясняется поведением наших старших. Я не представляю, как в нашей клинике медсестра может грубо разговаривать с больным, когда она видит, что никто вокруг себе этого не позволяет.

– Уволите?

– Ну что вы. У нас был один случай, когда медсестра, умная, толковая, грамотная, грубо разговаривала с больными. Я позвал её и поговорил с ней, думая про себя, что это пустой разговор, который ни к чему не приведёт. Но с этого часа это был другой человек.

– Что же вы ей такого сказали?

– Я ей сказал: «Вы умная, грамотная, красивая, перспективная. Неужели Вам не стыдно?» И этих слов ей абсолютно хватило, чтобы изменить своё поведение. И я не помню еще одного подобного случая за много лет. Конечно, я могу быть недоволен своими сотрудниками. Но чтобы я ругал их за грубость – никогда.

– Неужели не было случаев, когда приходилось увольнять сотрудников?

– За всю мою жизнь такое случилось дважды. Один сотрудник позволили себе эпизод непорядочного поведения, а другой однажды зашел в палату к больным не совсем трезвый. Всё. Потом, по прошествии лет, он просил меня: «Абрам Львович, разрешите мне зайти к пациентам!» Я ответил: «Нет, никогда».

– То есть существуют вещи, для вас совершенно неприемлемые?

– А как же.

– Абрам Львович, знаю, что вы человек широкой эрудиции. Что, помимо специальной медицинской литературы, вас увлекает?

– Книги.

– Какие?

– Хорошие.

– То есть, тема вам не столь важна?

– Видите ли, я всегда очень много читал. Потом, когда мне стало не до чтения, я всё равно много читал. Сейчас из-за состояния зрения мне это стало труднее. Но именно из книг почерпнуто многое. Без них жизни я не мыслю.

– Насколько важно молодому человеку читать?

– Читать, конечно, важно. Но вот что я вам скажу. Сейчас у молодых людей появились возможности, которые нам и не снились. Любой из моих сотрудников может нажать несколько клавиш в компьютере, и он получает такое количество информации, сколько мы не получали за недели и месяцы. Когда-то говорили, что небольшую научную работу проще заново сделать, чем найти. Настолько плохо обстояло дело с информатикой. Сейчас, когда весь мир к их услугам, ситуация в корне изменилась. И надо сказать, они молодцы. Они этим пользуются. Они получают массу знаний с огромной скоростью. Но цена за это – вряд ли кто-то из них целиком читал «Войну и мир», «Сагу о Форсайтах», Тургенева, Достоевского и так далее. Потеря за полученные преимущества неоценимая.

– Абрам Львович, вы были свидетелем «дела врачей». Как вы думаете, сейчас времена, когда против врачей фабрикуются уголовные дела, возвращаются?

– Я думаю, сравнивать сегодняшнее время и то дело врачей, которое разворачивалось в 50-е годы, совершенно неправомерно. Сегодня это издержки нашей государственной системы. Я бы сказал, что это, к сожалению, неизбежный побочный продукт. А тогда это была государственная система террора. Те времена для меня прошли почти краем. Я перешел тогда на 4 курс и слушал лекции Виноградова, на 5 курсе я был у Мясникова, а Виноградов был в тюрьме. Он был одним из основных фигурантов «дела врачей», обвиненный во всех тяжких – в том числе и в том, что он английский шпион. Всех их ждала очень плохая участь. А на шестом курсе я опять вернулся к Виноградову, которого уже выпустили из тюрьмы. Это была далеко не только его судьба.

Расскажу вам такую историю. За два года до «дела врачей», арестов и посадок, Владимир Харитонович Василенко, наш замечательный терапевт, выдающийся наш ученый и врач, читал нам, третьему курсу, лекцию по инфаркту миокарда. Рассказывает, как фибриноген переходит в фибрин, образует сгусток, который закупоривает сосуд – вот вам и инфаркт миокарда. В какой-то момент он останавливается, обводит аудиторию взглядом и негромко говорит: «Не фибрин убивает человека. Человек убивает человека».

Даже учась на третьем курсе, мы это поняли. Кстати, и Владимир Харитонович тоже попал в эту мясорубку, и много других хороших людей. Времена несравнимые. И когда говорят, что они возвращаются, я отвечаю: нет, думаю, что и не придут.

– Хорошо, пусть масштаб и не тот. Но ведь тоже судят самых лучших, самых смелых, самых умелых и неравнодушных – не халтурщиков, не троечников, не тех, кто ничего не хочет делать. И этих людей судят по уголовной статье – за убийство! Это же немыслимо.

– И всё равно сравнивать нельзя.

– Хорошо, сравнивать не будем. Но как вы оцениваете то, что происходит сегодня?

– Безобразие. Однозначно – безобразие и позор.

– Можно ли что-то с этим сделать? Есть у вас идеи?

– Стране нужна демократия, простите за пафос. Во что превратили это слово? Даже близко нет у нас демократии. Отсюда и все проблемы, о которых вы говорите. И многие другие.

– Всё так плохо?

– По натуре я оптимист. В медицине пессимистам делать нечего. Особенно в кардиологии. Когда врачам говорят: «Доктор, спасибо, вы спасли мне жизнь!» – как правило, речь идет просто о том, что врач кого-то хорошо полечил. Кардиология же – одна из немногих областей, где понимать эту фразу следует в самом прямом смысле. Мы зачастую действительно спасаем жизни. И это дорогого стоит.

Правда, похвастаться подобными вещами я могу всё реже. Увеличилась дистанция между мной и пациентами. Несколько лет назад была такая история. Иду по коридору, мне навстречу пациент. Вдруг он падает. Я к нему наклоняюсь, щупаю пульс. Ничего. Начинаю делать непрямой массаж сердца. Однако проводить реанимационные мероприятия мне позволили не более минуты. Тут же сбежались более молодые коллеги: Абрам Львович, отойдите! Откачали.

Другой случай. Вечер, я дома, вдруг вбегает соседка и кричит: муж умер! Я вбежал в её квартиру. И там в передней, действительно, лежит её супруг без признаков жизни. Клиническая смерть. Говорю – вызывай скорую, а сам начинаю непрямой массаж сердца. Сосед приходит в себя, и тут приезжает скорая, а врач говорит: «Абрам Львович, как Вы здесь оказались?»

– Спасли соседа?

– Да, там всё, слава Богу, тоже обошлось. А я потом он долго шутил, что надо правильно выбирать соседей.

– Вы довольны своими учениками?

– Вы знаете, я пришел к выводу, что никогда никого не надо называть своим учеником. Потому что ты можешь думать, что вложил в этого человека всё самое лучшее, что у тебя есть, а потом оказывается, что он своим учителем тебя не считает. И наоборот – ты этого человека знать не знаешь, может быть, когда-то читал ему лекции, а он тебе руки целует и считает своим учителем. Это приятно. Но тоже не всегда. Как-то к нам привезли больного, к которому приезжала скорая, врач натворил там черт-те что, но при этом говорил, что я его учитель. Да Боже упаси.

– Какими главными качествами должен обладать врач?

– Врач должен быть умным и добрым.

– Добрым ко всем или только по отношению к пациентам?

– Нельзя быть добрым избирательно. Однажды академик Виталий Лазаревич Гинзбург мне сказал: «Абрам Львович, вы, наверное, очень любите людей». Я ответил: «А за что их любить? Мне просто их очень жалко». Думаю, для врача этого вполне достаточно.

Беседу вела Наталия Лескова.

Фото автора.