– Александр Михайлович, наверное, когда вы в числе первого набора студентов попали на работу в институт прикладной физики, не думали, что станете директором, а потом президентом РАН?

– Таких мыслей, конечно, не было. Цель была другая – попасть сюда на работу. А это оказалось не так-то просто. Тогда институт только открывался, и это был первый академический институт в Нижнем. Конкурс зашкаливал. Надо было очень хорошо учиться, чтобы сюда распределиться.

Моя жизнь и работа в этих стенах была очень счастливым и плодотворным временем. И сейчас я по институту скучаю. Так вышло, что я стал третьим директором после нашего выдающегося учителя Андрея Викторовича Гапонова-Грехова и Александра Григорьевича Литвака.

Мощные источники СВЧ-излучения миллиметровые используют в различных современных приложениях, связанных с радиолокацией и другими технологиями. Например, наши источники используются для того, чтобы растить алмазы. Это, конечно, не те алмазы, которые любят девушки. Они необходимы в промышленности, в оптике, в медицине. С помощью источника излучения мы создаем специальные плазмохимические условия, которые определяют этот процесс.

– Такое трудно себе даже представить.

– Очевидно, что в эти маленькие промежутки времени должно происходить что-то совершенно удивительное. Это и происходит, потому что свойства вещества в присутствии полей такой интенсивности нам неизвестны, и это одна из причин, почему эта лаборатория получила мировую известность, и более того, наш лазер является прототипом в создании лазера гораздо большей мощности, так называемый экзаваттный лазер, с мощностью на уровне 10¹⁸ Ватт.

– Александр Михайлович, но ведь всё это – чистая физика. Почему же и каким образом у вас вдруг возник интерес к медицине и, в частности, к онкологии?

– Здесь нет ничего странного и удивительного. Это тенденция, происходящая во всем мире. Новые результаты, которые получает фундаментальная науке и в физике, и в химии, и в биологии, прежде всего, применяются в медицине, в онкологии. Дело в том, что именно онкология по мере увеличения продолжительности жизни становится причиной смерти номер один.

– А как же сердечно-сосудистые заболевания?

– В этом смысле в последние годы был достигнут значительный прогресс, и это позволило существенно снизить смертность от сердечно-сосудистых заболеваний. То, что касается онкологии, то здесь похвастаться столь же заметными достижениями человечество не может. Ведь онкология – в значительной степени это предрасположенность нашего с генетического аппарата к тем или иным мутациям, приводящим к неконтролируемому росту клеток, которые со временем происходят в организме. И чем человечество старше, тем риск возникновения таких мутаций выше.

Я считаю, поскольку мы физики, нам сам Бог велел использовать различные излучения для развития ядерной и лучевой медицины. Это и диагностика, и воздействие на опухоль. Скажем, протонная терапия – это относительно новый метод воздействия на опухоль, когда вместо облучения рентгеновского, где «работают» фотоны, используются протоны. В протонной терапии важна возможность устраивать очень локализованное выделение энергии. Если опухоль находится на какой-то глубине в биоткани, то можно сделать так, что протоны, распространяясь в биоткани, не производят повреждения окружающих участков, а выделение энергии идет точно в области локализации опухоли. Это свойство именно тяжелых частиц, протонов. Оно было замечено и медициной уже довольно давно, более того, в 70-е – 80-е годы прошлого века Советский Союз был той страной, где операций по протонной терапии было проведено больше, чем где-либо в мире. Правда, они проводились не специализированным образом, а на тех ускорителях, которые были у физиков. Именно там развивалась протонная терапия, где мы были лидерами.

Но прошли десятки лет, а у нас до сих пор нет отечественной специализированной установки для протонной терапии. Сейчас появилась первая разработка, которая тестируется в Обнинске. Но пока это звено, которое не заполнено. Особенно если говорить про детскую онкологию.

– Почему?

– Воздействие на опухоль, которое не поражает окружающий участок, очень важно именно для детей, потому что, если поражаются окружающие участки, велик риск вторичной онкологии, а в случае детей, когда ткани растут, риск становится еще больше. Поэтому протонная терапия в детской онкологии сейчас считается очень важным направлением в мире. Если эти установки сделать компактными, такими, что их можно использовать в каждой онкологической клинике, это означает, что парадигма меняется, и теперь вы можете обеспечить гораздо большее число людей этим видом лечения. Компактизация протонной терапии может быть проведена на основе нашего лазерного комплекса. Здесь можно ускорять протоны в крупномасштабных циклотронах, синхротронах, а можно ускорять с помощью лазерного излучения. Лазерный луч имеет очень большую интенсивность, очень большие поля, и поэтому вы можете ускорить те же самые протоны на трассе, которая на несколько порядков меньше, чем трасса ускорения в больших установках. Вы компактизируете систему, и это очень интересное направление современных исследований. Оно, конечно, еще далеко до внедрения, но надо двигаться.

– Есть ли еще какие-то идеи в этом направлении?

– Есть. Скажем, СВЧ-излучение может быть использовано для того, чтобы в очень маленьких магнитных ловушках получать высокотемпературную плазму, и из этих ловушек будут вылетать те же самые протоны. Дальше посредством использования некой мишени вы можете получать из протонов нейтроны, и эти нейтроны использовать в так называемой бор-нейтрон-захватной терапии. Очень интересное современное направление исследований. Более того, на нескольких реакторах в мире, в которых получаются нейтроны, эта технология доведена до пациентов, и она показала свою эффективность. Нейтроны, которые получаются из реактора, используются для того, чтобы воздействовать на опухоль, а в эту опухоль посредством биохимии вводится бор, отсюда и название.

Можно использовать и оптическое излучение. Это направление, которое сейчас называется «биофотоника», тоже является нашим приоритетом. Биофотоника – наиболее быстрый сегмент роста в мире по продаже во всей фотонике. Это использование новых типов излучения, новых методов диагностики, новых компактных детекторов и так далее для того, чтобы получать абсолютно новую информацию. Это может быть, в том числе, направление медицины.

У нас в Нижнем Новгороде разработаны оптические томографы, которые уже частично внедрены. Сейчас организуется производство этих томографов на Красногорском заводе имени Зверева, где мы смогли с помощью инфракрасного излучения радиочастот и современных методов мониторинга получать детальную информацию о первых двух миллиметрах поверхности биоткани, причем делаем это неинвазивно, не повреждая ткань. Например, когда проводится процедура гастроскопии, доктор смотрит, как устроена поверхность, обращает внимание на какие-то подозрительные области. С помощью томографа можно получать информацию не о поверхности, а о слое. То есть, можно заглянуть вовнутрь и сказать, опасна ли эта область с точки зрения онкологии, нужно ли здесь делать биопсию или нет. Здесь мы уже находимся в третьей фазе испытаний, фактически говорим о скором внедрении в производство.

– Александр Михайлович, вы являетесь одним из учредителей фонда, который занимается помощью детям, страдающим онкологическими заболеваниями. Откуда возникла идея такого фонда?

– Изначально мы собирались создать в Нижнем Новгороде онкологический научный центр, который занимался бы исследованиями онкологических заболеваний, новыми разработками и их внедрением. Это было в 2003 году. Мы хотели собрать людей, компетенции, деньги, для того, чтобы построить самый современный медицинский центр, оснащенный всеми возможными на тот период времени технологиями, в том числе ядерными и радиационными, с новыми подходами к диагностике, с образовательным кластером. Эта идея возникла не на пустом месте. Нижегородская область - родина выдающихся онкологов – Блохина, Трапезникова, Петерсона. У нас есть прекрасная Медакадемия, университет, замечательные научно-исследовательские институты, наконец, у нас находится жемчужина российской науки и технологий федеральный ядерный центр в Сарове. И мне казалось совершенно естественным создать здесь онкологический научный центр, который в перспективе решал бы проблему рака не только в Нижнем Новгороде, но и в России в целом.

– Расскажите, чем же он занимается.

– Фонд оказался мостиком между тем проектом, который у нас родился десять лет назад, и тем проектом, который мы собираемся реализовывать сейчас. Мы возвращаемся к идее создания такого онкологического научного центра, и просто замечательно. Что все эти годы, пока проект был заморожен, мы не сидели сложа руки, а накапливали опыт, приобретали репутацию, заслужив доверие новгородцев. За эти годы мы спасли около 500 детей.

Фонд выстроил замечательные отношения с детской областной клинической больницей, где есть отделение онкологии и гематологии. Мы тесно сотрудничаем с детскими онкологами, приглашаем онкопсихологов, других специалистов.

– Вы сказали, что не смогли создать онкологический научный центр в 2003 году. Эта идея ещё актуальна?

– Более чем! Мы продолжаем её активно продвигать, и нас многие поддерживают. Проект такого Центра создан и находится на согласовании в Минздраве и РОСАТОМе.

Наталия Лескова.

Фото автора и пресс-службы РАН.