Утверждают, что Антон Павлович Чехов был хорошим врачом, и нет основания сомневаться в этом. Он служил честно, хоть и не долго… Всё же вспомним знаменитые строчки (их часто цитируют) из его письма А.С. Суворину из Мелихово от 16 августа 1892 года:
«Душа моя утомлена. Скучно. Не принадлежать себе, думать только о поносах, вздрагивать по ночам от собачьего лая и стука в ворота (не за мной ли приехали?), ездить на отвратительных лошадях по неведомым дорогам и читать только про холеру и ждать только холеры и в то же время быть совершенно равнодушным к сей болезни и к тем людям, которым служишь, — это, сударь мой, такая окрошка, от которой не поздоровится».
Помнится, примерно такие же слова произнёс и доктор Трилецкий в фильме Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино». Произнёс он это почти плачущим голосом: «…ездить на отвратительных лошадях… и читать только про холеру… и ждать только холеры… и в то же время быть совершенно равнодушным к сей болезни…» В роли Трилецкого снялся сам режиссёр.
В 1992 году А. Чехов принимал участие в борьбе с эпидемией холеры. Вот ещё один фрагмент из его письма к Суворину из Мелихово (1 августа 1892 г.):
«…в Москве и под Москвой холера, а в наших местах она будет на сих днях. […] Я одинок, ибо всё холерное чуждо душе моей, а работа, требующая постоянных разъездов, разговоров и мелочных хлопот, утомительна для меня. Писать некогда. Литература давно уже заброшена, и я нищ и убог, так как нашёл удобным для себя и своей самостоятельности отказаться от вознаграждения, какое получают участковые врачи. Мне скучно, но в холере, если смотреть на нее с птичьего полета, очень много интересного. […] Похоже, будто на холеру накинули аркан. Понизили не только число заболеваний, но и процент смертности. В громадной Москве холера не идёт дальше 50 случаев в неделю, а на Дону она хватает по тысяче в день — разница внушительная. Мы, уездные лекаря, приготовились; программа действий у нас определенная, и есть основание думать, что в своих районах мы тоже понизим процент смертности от холеры. Помощников у нас нет, придется быть и врачом и санитарным служителем в одно и то же время; мужики грубы, нечистоплотны, недоверчивы; но мысль, что наши труды не пропадут даром, делает всё это почти незаметным».
«В холере очень много интересного» — сказал Чехов… Интересного, я думаю, не только врачам, но и писателям. Это сколько же сюжетов, персонажей, событий ярких, необычных, а то и невероятных!
Перенесёмся из Мелихово в Нижний Новгород (всё тот же 1892 год). На Волге тоже холера; она продвигается с низовьев на север, и её ждут в Нижнем, а там вот-вот должна начаться знаменитая ярмарка. Но губернатор Николай Михайлович Баранов и его подчинённые опасаются холерных бунтов, какие уже случились в Астрахани, Самаре, Саратове, Симбирске… Чиновникам мерещатся ужасы. Вспоминают придуманные лихими людишками легенды о том, что из Питера, мол, прислали миллион деньгами на то, чтобы прокормить голодных, а чиновники этот миллион украли, а чтобы не было спроса — придумали какую-то холеру: на неё, дескать, истратили миллион. Народ взбунтовался: «Доктора колодцы травят, а никакой холеры нет!» Каких-то врачей даже убили… А тут ещё вспомнили, что водопровод на нижегородской ярмарке получает воду из реки — да притом ниже стока ярмарочных нечистот. Как тут не заболеть?
Эпидемия пришла в первых числах июля. Холера, как и положено, началась бурно. Первые заболевшие умерли.
Пошли слухи, что доктора не ждут смерти своих пациентов — закапывают людей в землю ЖИВЫМИ. В толпе рыскали переодетые полицейские и слышали всё это: будто людей живыми хоронят! Откуда дичь такая? Нашлось объяснение… Холерные больные умирают в судорогах, скрюченные. А как умрут — вдруг руки-ноги расправляются. Покойник уже в гробу лежит — и вдруг резким движением руки саван с себя сбрасывает. Из холерного барака санитары выносят трупы, а трупы те шевелят руками… А если прикоснуться к мертвым — нет никакого трупного окоченения: тело мягкое и… горячее, градусов сорок. Какая же это смерть? Холерные бунты начинались с призыва громить морги: «Вынуть живых из гробов!» И крушили — морги, часовню, где лежали мертвые...
Замечательный журналист и репортёр Влас Дорошевич (1865–1922) рассказал много интересного о событиях тех дней. Некоторые детали его рассказа вспомним сейчас.
Слава Богу, был в Нижнем Новгороде замечательный губернатор — Н.М. Баранов (1837–1901). Генерал, бывший флотский офицер… Он панике не поддался. 12 июля опубликовал приказ — прямо скажем, необычный:
«В случае возникновения беспорядков прикажу здесь же, на месте, немедленно, без суда и следствия, повесить первого, кого увижу в толпе».
Возле каждого слова («немедленно», «без суда…», «на месте», «повесить») хочется поставить восклицательный знак. Неужели так и сделал бы? Вот что такое «сильная рука». Вы меня, дескать, знаете. А не знаете — так спросите у знающих. До открытия ярмарки три дня… Надо как-то обойтись без войск. Когда дошло до войск — уже поздно. С войском подавить холерный бунт — любой дурак сможет. Важно спасти тысячи жизней. (Читаю эти записки Дорошевича, и мороз по коже. И недоумение: а нам в школе рассказывали о царской России — об этой «тюрьме народов» — как-то не так, кажется…)
Холерных в те дни называли «отравленными». От них шарахались врассыпную. Руками трогать упавшего человека боялись, «крючьями надо», потому что он заразный. Губернатор Баранов показал пример храбрости — бросил на землю свою шинель: «Клади больного сюда! Эй, кто самый сильный? Подходи. Вдвоём понесём».
Госпиталем служила баржа на реке. Туда возили больных в маленьких пароходиках. Баржа наполнялась стонами, судорогами и криками. Врачи и сёстры милосердия ходили как тени. Чем они могли помочь? Лечили холерных больных… чаем с лимоном. Медицина была бессильна… Баранов ругался: «Спрячьте от глаз эту беспомощность медицины!» Вскоре баржа оказалась переполненной. И тогда городская дума стала «думать», какое здание отдать под новую больницу: богадельню или конюшню. Губернатор Баранов приказал: «Холерным госпиталем будет губернаторский дворец». У чиновников паника: надо уносить ноги… а заодно и свои вещи. К шести утра всё было готово: на полу в пустом дворце лежали матрацы, тогда же и привезли туда первого больного.
Было ясно с самого начала, что всему виной вопиющая антисанитария. Народ привык пить из реки, зачерпывая воду картузом. Всюду расставлены баки с кипяченой водой, но никто не пьёт её: она воняет! Она отравлена холерой! Сырая вода — самая вкусная и пользительная. И тогда Н.М. Баранов придумал, что надо сделать. Пошёл к винным торговцам, попросил их пожертвовать красного вина: «Добавим вино в баки с кипяченой водой в пропорции, скажем, 80 на 20». Двадцать процентов — это вино, конечно.
И народ распробовал… да как повалил к этим бакам — с вёдрами! Артели рабочих нанимали специальных водовозов, и те возили эту воду бочками. Количество заболевших сразу уменьшилось.
(Нам в мединституте на какой-то кафедре говорили, что если где-то эпидемия кишечной инфекции «и ничего у вас под рукой нет, вспомните о сухом вине: неплохое средство от холеры». Я помню…)
Алкоголем «лечили» и на начальном этапе медицинской помощи: на холерных пунктах, то есть там, куда несут заболевшего в первую очередь. До госпиталя пока ещё довезут… а тут, на пункте, можно уже начать лечение. Чем? Чаем с лимоном… А ещё коньяком, ромом. А ещё можно пациента растереть. На холерных пунктах служили в основном энтузиасты — студенты, сиделки. Им и доставалось… У народа новая блажь: «В госпиталь захворавший пойдет — оттуда уже не выйдет. Отбить беднягу с холерного пункта! Эти умники тут свою отраву готовят!» Люди мрачной толпой собирались вокруг холерных пунктов, тихо переговаривались; от них в любую минуту можно было ожидать всякого.
Но потом кто-то пришёл на этот пункт просто полечиться — зуб вырвать, занозу из пальца достать, бок показать, — и пошла молва, что эти пункты не такие уж и вредные, напротив — очень даже полезные. «В котором часу у них приём?» «Когда хочешь!» И все поняли, что холерным больным тут ничего плохого не делают: чаем с водкой поят. Водка неплохая. Водка очень даже хорошая. И вот подойдёт к пункту какой-нибудь босяк и скажет стундентику: «Корчит меня, мочи нет, помоги, дохтур». И студент отдает команду: «Разотрите его». Босяк возражает: «Зачем тереть? Ты лучше вина мне дай, того… крепкого». Выпьет с полстакана рому, вытрет ладонью бороду, скажет «Благодарствуйте» и пойдёт себе.
Ярмарка шла своим чередом, а губернатор с ног сбился: спал по два часа в сутки, почти не ел, превратился в скелет, но поста своего не покидал.
Одежду холерных больных дезинфицировали кислотами, известью и паром; одежда приходила в негодность: обеззараженные тряпки расползались на теле у выздоровевших. Узнал Баранов, что бережливые родственники норовят забрать одежду холерных больных домой. А ведь шмотки эти потом по городу ходят, заражают других людей. И придумал губернатор вот что: вещи холерных больных уничтожать совсем, а взамен выдавать новые. Мужчинам — нанковые штаны, кумачовую рубаху, сапоги, пояс и картуз. Женщинам — ситцевое платье, чулки, платок, полусапожки. Многие горожане в своей жизни такой одежды вообще никогда не видели, «одни сапоги рублёв восемь стоят!» И вот нарядятся они в новое, приличное, и идут по городу. Сами как скелеты, а шмотки на них новые, кумачовую рубаху за версту видать… Таких называли «холерными франтами». Их узнавали в толпе. И радовались: значит, не все помирают…
Но были и тут злоупотребления: приходили симулянты «с корчами», попадали в госпиталь, потом получали новую одежду… и шли её пропивать. Некоторые являлись в холерный госпиталь по нескольку раз.
В городе вдруг заволновались: губернатор проматывает казенные деньги! «Босяков коньяком поят!» «Господа доктора и студенты очень много потребляют на пунктах этого коньяку!» Студенты волнуются: когда человек помирает, будешь разве считать, сколько коньяка ему в глотку попадает, а сколько льётся мимо? В дело вмешался Н.М. Баранов: «Нашли время коньяк учитывать! Всё это вздор, господа. Работайте спокойно».
И медики, а с ними и волонтёры — работали, трудились на совесть. Ярмарка прошла благополучно, очень даже хорошей получилась. Благодарное купечество устроило губернатору традиционный банкет, благодарило Николая Михайловича, произносились тосты. В ответном слове Н.М. Баранов заявил, что прежде всего хочет вспомнить тех, кто был аванпостом в этой борьбе: учащуюся молодёжь, которая работала на холерных пунктах и в госпиталях…
Он поднял бокал и сказал:
«За учащуюся молодёжь — этот завтрашний день России».
Источники иллюстраций:
http://pechori.ru/gallery/#/?album=27&page=2&zoom=899
http://vsdn.ru/museum/catalogue/exhibit9700.htm
http://easy-going.ru/2016/10/chem-unikalen-nizhniy-novgorod.html
