Иногда бывает так: допустим, обращаетесь вы — заочно, по телефону — к знакомому гинекологу за консультацией. А он отвечает: «Через штаны диагноз не ставлю». Это значит, «без сбора анамнеза, без осмотра, пальпации, перкуссии, аускультации, лабораторных и инструментальных методов исследования» — даже и не подумаю! Или, например, вы спрашиваете у механика: «А что может стучать там у меня, в двигателе?» А он деловито отвечает: «Надо посмотреть». Заочно, дескать, не лечим.
Но у врача такая профессия, что он… он всегда врач. Даже когда не на работе. Смотрит ли кино, читает ли книгу — то и дело норовит поставить диагноз. Заочно. Даже не приблизившись к больному. «Через штаны», так сказать.
У меня был случай, который навсегда отучил меня ставить диагнозы заочно. Я этот случай описал в одной книге, поэтому, уж простите, процитирую:
В больницу поступила молодая цыганка с неясным диагнозом. Хирург-консультант назначил обзорный снимок брюшной полости. Рентгенолог сделал снимок и отправил пациентку в палату. Когда плёнка просохла, врачи стали рассматривать её. В области тазобедренного сустава цыганки увидели несколько очагов очень интенсивного затемнения. Стали строить предположения: что это такое? Полезли в многотомные руководства по рентгенологии и пришли к выводу, что у цыганки, возможно, какая-то опухоль.
— А у больной-то что в этом месте? — поинтересовался рентгенолог. — Ничего там не прощупывается?
— Пойду посмотрю, — сказал лечащий врач (терапевт).
Приходит в палату, задирает у пациентки рубашку и видит: в области правого тазобедренного сустава — большая воронка, грубый рубец, как после ожога или операции.
— Что здесь было? — удивляется врач. — Рана? Гнойник?
— Старая история, лет десять прошло, — отвечает цыганка. — На Пасху залезла я на дерево, чтобы получше видеть крестный ход, свалилась, да прямо на разбитый стакан. Началось сильное кровотечение, рана долго не заживала. К врачу не пошла...
Врач возвращается в рентгеновский кабинет.
— Как вы думаете, что у неё там? — возбуждённо кричит с порога. — Стёкла! Осколки стакана!
— Теперь понятно, — говорит рентгенолог. — Осколки покрылись известью, поэтому так хорошо видны на снимке. Между прочим, мы забыли, что рентген — это всего лишь вспомогательный метод обследования. Нельзя его использовать, так сказать, абстрактно, отдельно от больного.
Лечащий врач ещё раз взглянул на снимок.
— А это что такое?
И ткнул пальцем туда, где матка.
— Ну, это просто, — ответил рентгенолог. — Противозачаточная спираль. Тоже, видать, не первый год…
— М-да, — покачал головой лечащий врач, — прямо свалка какая-то...
…Недавно в Третьяковской галерее была выставка художника В. Серова. Толпы народу, посещение выставки Президентом, многочасовые очереди на морозе, солдатские кухни и костры для замерзающих в центре Москвы любителей искусства, выломанные двери в музей — всё это хорошо известно. После выставки захотелось мне прочитать небольшую книжечку О.В. Серовой «Воспоминания о моем отце Валентине Александровиче Серове» (Л.: Искусство, 1986, 200 с., цв. вкл.) Хорошо издана книжка: небольшой удобный формат, мелованная бумага, многочисленные репродукции графики и живописи, комментарии специалистов, — приятно взять в руки.
И вот в главе «Болезнь» читаю:
«В ноябре 1903 года папа, проезжая по Мясницкой, почувствовал невыносимую боль в области желудка. Подъехав к Школе живописи, он с трудом поднялся по лестнице и упал, потеряв сознание. Его внесли в квартиру директора — князя Львова. Были вызваны врачи, которые никак не могли определить болезнь. Положение было настолько тяжелое, что пришлось сказать о завещании.
Завещание цело до сих пор. Оно было подписано И.С. Остроуховым, Д.В. Философовым и С.С. Боткиным.
Болезнь осталась неразгаданной. Папа очень страдал. Было подозрение на гнойник, но места этого гнойника никто не мог определить — тогда ведь не пользовались так широко рентгеном. Решено было делать операцию».
Автор невольно «подставила» друзей папы. Всё в этой цитате кричит о диагнозе! Невыносимая боль в желудке. Потеря сознания. Тяжелое состояние больного (заикнулись даже о завещании). Покажите этот фрагмент любому хирургу — он поставит диагноз ЗАОЧНО и сразу. Остроухов и Философов — положим, не врачи, но Сергей Сергеевич Боткин — врач, профессор Военно-медицинской академии; неужели же и он не догадался? (Ах, какой замечательный портрет С.С. Боткина создал Валентин Серов!..)
В. Серов. Портрет С.С. Боткина
Через пару страниц читатель получает ответ на вопрос: что было у художника Серова?
«Вскоре папу перевезли в лечебницу Чегодаева в Трубниковский переулок. Там ему была сделана операция. При операции присутствовали его друзья — доктор Сергей Сергеевич Боткин, приехавший из Петербурга, Иван Иванович Трояновский и другие врачи. Операцию делали хирурги Березкин и Алексинский. Березкин один не решался делать операцию. «Личность больного, — говорил он, — исключительная, слишком дорогая и для родного искусства и для всего общества». […]
Операция была очень тяжелая.
Выяснилось, что у папы было прободение язвы желудка, которое в свое время не смогли определить. Вследствие воспалительного процесса все внутренности были в спайках. Папа долго пролежал в лечебнице…»
Здесь следует пояснить: И.И. Трояновский — терапевт. Алексинский ни в одном документе не поставил свою подпись, поэтому исследователи сомневаются, что он принимал участие в операции. Странно, но О.В. Серова не написала о том, что первым высказал правильное предположение о перфорации желудка присутствовавший на операции (комментаторы пишут: «вероятно») профессор Московского университета Алексей Петрович Ланговой (1857–1928), терапевт, коллекционер живописи, приват-доцент медицинского факультета и… гласный Московской городской думы.
Итак, язвенная болезнь желудка с перфорацией и кровотечением. Да кто бы сомневался?..
Мемуары вообще интересно читать: то и дело пытаешься поставить кому-то диагноз…
Вот, например, последний польский король Станислав Август Понятовский (1732–1798). «Божьей милостью и волей народа король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, киевский, волынский, подольский, подляшский, инфлянтский, смоленский, северский, черниговский и прочее, и прочее…» Любовник молодой Екатерины Великой, когда она еще не была императрицей. В то время Станислав Понятовский служил секретарем у английского посла. То ли посол Ч. Вильямс, то ли великий канцлер А.П. Бестужев-Рюмин — кто-то из них толкнул польского красавца в объятия страстной опытной немки, которая была старше его на 3 года (ей было 25). Станислав Август написал потом в своих мемуарах: «…я готов был посвятить ей всю жизнь, говорю это гораздо более искренно, нежели это говорится обыкновенно в таких случаях. По странной случайности, несмотря на свои двадцать два года, я принес ей в дар свою невинность...»
Понятовский (Алексей Барабаш) и Екатерина II (Александра Куликова) в сериале «Пером и шпагой»
По сути дела, Екатерина и сделала потом Понятовского польским королем (Станислав был представителем «пророссийской» парламентской партии Чарторыйских). Поляки были недовольно тем, что их король во всем послушен русской царице. Были и другие причины (например, 3 раздела Польши)… в общем, в Польше начался очередной бунт. В итоге Понятовский в сопровождении 120 драгун Суворова (считай, под конвоем) выехал из Варшавского королевского замка. В Гродно он отрекся от престола (1795). Екатерина «позволила» ему оставаться в Гродно (понимай так: «не суйся в Питер!») Но потом императрица умерла, а ее сын — Павел I — пригласил бывшего польского короля в Петербург и поселил его в Мраморном дворце (во «дворце фаворитов»). Царь предоставил бывшему польскому монарху придворных, камергера... Павел, конечно, знал, что Понятовский был любовником его матери. Павел ненавидел всех любовников своей матери…
И вот тут самое интересное. Понятовский умер внезапно…
Жил бывший король вроде бы уединенно: много читал, беседовал с приближенными, вспоминал прошлое, искал утешение в религии и мистицизме. Ему тогда уже за шестьдесят было. Вел альбом — писал туда собственные заметки, стихи и эпиграммы. Фаддей Булгарин утверждает, что в этом альбоме самое серьезное и важное было перемешано с пошлостью, а мудрость — с цинизмом... 1 января 1798 года царь приехал к Понятовскому, и они о чем-то поговорили. Павел решил отпустить всех своих польских пленников — Костюшко, сибирских узников... А заодно, видимо, и Понятовского. После этой встречи Станислав Август радостно объявил своим придворным: «Скоро увидим Варшаву!» А через месяц после разговора с Павлом у Августа вдруг начались страшные головные боли, и Понятовский слёг. Пишут, что заболел он в полдень, а к ночи — скончался... Так быстро? Подозрительно... Что это? Инфлюэнца? Менингит? Инсульт? Хочется, черт возьми, поставить диагноз королю...
Станислав Август Понятовский в молодости
Между прочим, «показания свидетелей расходятся».
Известны мемуары польского врача Станислава Моравского (см. в сборнике «Поляки в Петербурге в первой половине XIX века», М.: НЛО, 2010). Некоторое время он жил в Петербурге. Его версия причины внезапной смерти короля такова. Понятовский приехал в театр и занял свою ложу. (Да, вот так жил этот «пленник»: камергер у него, прислуга, большая «пенсия», своя ложа в театре…) Тут прибыл со свитой император Павел. Все в зале встали; поднялся и Станислав Август. Потом Понятовский, видимо, вспомнил, что он — «тоже король», и сел! Решил, что вполне достаточно постоял перед Павлом. Царь заметил, что Понятовский сел, и послал к нему своего человечка с приказом, чтобы поляк встал! Никто не знает, что сказал этот человечек бывшему королю, но Август немедленно вскочил и некоторое время стоял. А потом очень скоро уехал домой, потому что почувствовал себя плохо. Пока доехал до дому (пишет Моравский), «часть членов у него отнялась».
Любой невропатолог сейчас скажет: «Инсульт. Что же ещё может быть?» К этой мысли склоняюсь и я. Потому что другой вариант что-то ни приходит в голову.
Как видим, начало болезни — острое. Вполне похоже на «апоплексический удар», кровоизлияние в мозг — короче говоря, на инсульт. Добавилась горячка, и Понятовский умер — не сразу, но всё же быстро, через несколько дней (как пишет доктор Моравский). Вероятно, в народе бродили и другие объяснения внезапной смерти короля. Может, даже и пошлые. Но Моравский заносчиво заявляет в своих мемуарах, что «грязные сплетни» распространять не желает. Надо же, какой благородный господин!.. В тех же своих записках он отважился повторить фразу, которую произнес на дуэли Пушкин, когда увидел, что из его раны течет кровь вперемешку с мочой. Пушкин по-французски отозвался о своей жене так, что я не смею здесь это повторить… Но Моравский — повторил, записал! Потому что это Пушкин — так, никто, поэтишка русский… А вот на «великого и несчастного» короля своего грязь лить негоже.
Существует легенда о том, что Станислав Август получил знак о скорой своей гибели… знаете где? В Останкинском дворце под Москвой, в художественной галерее возле одной из картин. Интересно знать, что забыл Понятовский в Останкинском дворце?.. Хоронили Станислава Августа торжественно; звучал «Реквием» Осипа Козловского (первый католический реквием, написанный в России! — и, между прочим, прекрасная музыка). Сам царь Павел надел на покойника корону, а потом, опустив шпагу, верхом проехал за гробом весь путь до католической базилики святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте. Павел «почтил тень короны» Понятовского. А потом, после похорон, по приказу царя были опечатаны и изъяты все бумаги Августа — мемуары и прочее, — а бумаг этих было немало. Всё свезли ко двору русского монарха. Правда, эти записи не пропали, сегодня хранятся в архиве Российской академии наук.
И вот что примечательно. Доктор Моравский в своих мемуарах пытается объяснить, почему Понятовский «позволил привезти себя в Петербург». Дескать, если бы хотел — мог бы сбежать в любой момент. Якобы Понятовский покорился судьбе: он хотел положить конец «гражданской войне» у себя на родине. Опасался, что его импульсивные друзья-патриоты наверняка воспользуются именем бывшего короля в качестве повода выступить против России. И есть другая версия. У Августа была «идея фикс»: «проклятая надежда» жениться на Екатерине II. Моравский пишет, что Екатерина всегда толкала несчастного Понятовского на ошибочные действия: дескать, коварная женщина умела обмануть соблазнами «это легковерное и романтическое сердце».
А в итоге чем кончил?.. Ну хорошо, хорошо, ставить диагноз через штаны мы всё же не будем…
