Завтра улетаю в Грецию. Постараюсь догнать убегающее лето. Настроение отпускное. А поскольку меня ждёт остров Корфу, то настроение, я бы сказал, зоологически-экзотическое.
В связи с этим вспомнился, возник в памяти абсолютно ассоциативно... в общем, вот вам старенький, но ещё никому не известный рассказ Джеральда Даррелла. (Ну, как бы Джеральда Даррелла...) Но не спешите объявлять о сенсации. Заметно сразу, что пародия написана каким-то врачом, а Дж. Даррелл врачом не был... Этим врачом был я! Когда-то я был моложе, активнее и имел склонность к литературным экспериментам. Лет двадцать пять назад я отправил эту пародию на Даррелла в журнал "Наука и жизнь". Они иногда печатали короткую прозу, рассказы или даже повести: сочинения А. Волкова, А. Линдгрен, Г. Честертона, Р. Брэдбери, А. Кларка, врача Н. Амосова... Кажется, даже и Даррелла. Мой рассказ печатать не стали. Критиковать не критиковали, но посоветовали другие газеты и журналы, поскольку "пародии в "Науке и жизни" "публикуются достаточно редко".
Моя семья и шлёпогуб
Неизвестное произведение Дж. Даррелла
Не так давно мне довелось побывать в Британской Гвиане — в одном из самых чудесных местечек планеты. Бескрайняя саванна, непреодолимые горные цепи, густые тропические заросли, бодрящие торнадо и освежающие цунами превращают эту прелестную страну в настоящий райский уголок. Если же к сказанному добавить, что в непроходимых тропических лесах Гвианы обитают такие очаровательные создания как синегорбые шлёпогубы (Slopolabia bluewota), станет понятной причина моего нетерпения, с которым я вглядывался в загадочные очертания малярийных джунглей из иллюминатора крошечного четырехместного самолета.
Природа поразила меня причудливостью и экзотичностью. Берега туземной речушки Пигалитца, поросшие гигантскими деревьями, с узловатых сучьев которых свисали орхидеи, стригущие лишайники и остроконечные кондиломы, восхищали своей первозданностью. Впрочем, речной воды не было видно, вся ее гладь оказалась устланной пышным ковром белых лилий и почерневшей банановой кожурой. Я поселился в индейской деревушке неподалеку от крохотного городка Санта-Пузанта и каждый день бродил по лесу в поисках шлёпогубов, которых мечтал поймать с самого раннего детства. Вряд ли можно вообразить себе что-либо прекраснее тропического заката над потревоженной звериными агональными криками чащей. Обычно несведущие люди мало представляют себе джунгли севера Южной Америки, полагая, что натуралиста в них поджидают опасности и соблазны на каждом шагу, поэтому они всякий раз поражаются, когда я говорю о том, что в лесах Гвианы провел самые счастливые и спокойные дни своей жизни.
Время летело быстро, подходил к концу срок нашего пребывания в этой великолепной стране, затерянной в самой гуще дикой природы. У нас уже было всё — от горилл до остриц, — и только вожделенных шлёпогубов мы никак не могли найти. И вот в тот самый момент, когда нанятые нами рабочие вносили в самолет последнюю клетку с болотными сморчкотворами (Smorccotvorus vaginalis), ко мне подошел старый колченогий индеец с потертым кейсом в руках и предложил купить находившееся там существо. Я внимательно пригляделся к животному и — о чудо! — увидел крохотного детеныша шлёпогуба, которому не дал бы и недели от роду. Это был зверек длиной не более трех дюймов с глазами размером с шиллинг. Нос животного легкомысленно закручивался на затылок. Огромные отвислые губы цвета спелого ренклода придавали физиономии удивительно милое и беззащитное выражение. По всей вероятности, мамашу зверька соблазнил и увел с собой ягуар, и детеныш бродил по джунглям, как неприкаянный.
Затея казалась безумной: еще ни одному человеку в мире не удавалось выкормить и выходить столь редкое и изнеженное животное, каковым является синегорбый шлёпогуб. Я уже собирался было отказаться от предложения индейца, сославшись на слишком юный возраст зверька, но когда малыш доверчиво и трогательно помочился на мой совсем еще новенький туфель и укусил меня за правую ногу, я молча выложил охотнику требуемую сумму, подхватил шлёпогуба под пухлый плешивый животик и вошел в самолет.
Волнения начались тотчас же. Немалого труда стоило выяснить, какие блюда предпочитает наш подопечный, которого мы нарекли Пиночетом. Шлёпогубик требовал себе верблюжьего молока, да к тому же повышенной жирности, но в Гвиане, стране социальных контрастов, расположенной вдали от основных торговых магистралей, удалось раздобыть лишь самое скверное, порошковое, так что нам пришлось разбавлять в этом пойле вологодское сливочное масло, после чего Пиночет все же соблаговолял сделать несколько вялых глотков и оскорбленно отворачивался. Не понравилась зверьку и новенькая пустышка, которую мы купили в Санта-Пузанте; пришлось натянуть на бутылочку грязную и рваную соску, найденную нами на мусорной свалке неподалеку от местного лепрозория. По ночам мне приходилось подниматься к Пиночету каждые полчаса, чтобы в очередной раз почистить успевшую основательно испачкаться клетку, выгрести в тачку навоз и предложить шлёпогубу новую порцию молока.
Проблема с питанием решилась сама собой. Уже на корабле, следовавшем в Англию, я обратил внимание на то, с каким неподдельным интересом Пиночет провожает глазами каждую геморроидальную трихобяку (Trichobiacus haemorroidalis), проползавшую по полу каюты мимо клетки, и, раздобыв у капитана изрядное количество этих прелестных насекомых, я предложил одну трихобяку шлёпогубу. Малыш вцепился в лакомство обеими ручками и с аппетитным хрустом мигом прикончил бедняжку, не забыв после этого тщательно обсосать оставшиеся после насекомого лапки. Такая же участь постигла и вторую трихобяку, а потом третью, четвертую... Испугавшись, что столь крохотное существо запросто может скопытиться от переедания и заворота кишок, я спрятал остальных насекомых в укромное местечко, то есть в пудреницу жены. Поняв, что обед окончен, Пиночет страдальчески вздохнул и, возмущенно тявкнув, повернулся ко мне спиной.
Всю дорогу капитан посмеивался над моей любовью к животным, но после того, как Пиночету удалось отыскать надежно припрятанную капитанову бутыль виски и вылакать содержимое, хозяин корабля проникся к шлёпогубу искренним уважением и по вечерам уже сам приглашал своего маленького пассажира на чарочку-другую к себе в каюту.
Я очень беспокоился, выдержит ли шлёпогуб суровый климат Англии, где так мало солнца и тепла, но в первый же день в Лондоне стало ясно, что мои опасения беспочвенны. Пиночет мотался по всему дому, срывая портьеры и люстры, руша хрусталь и обдирая обои, поливая наши головы своими жидкими испражнениями, и этим изрядно позабавил всех моих домочадцев.
Должен сказать, что синегорбые шлёпогубы обладают уникальной способностью сооружать из своей липкой зловонной слюны генераторы высокой частоты. В первый же вечер эти агрегаты создали такие мощные помехи в эфире, что не только мы, но и жители всего Ист-Энда не смогли посмотреть вечерние порнопрограммы. Мы садились у телевизора, Пиночет взбирался ко мне на плечо, успевая в считанные секунды изорвать в клочья мою рубашку от Кардена, и с удовольствием пялился на экран, любуясь учиненными им помехами. Через неделю эти фокусы надоели всему Лондону, и мне пришлось отобрать у шлёпогуба его генераторы, а заодно и удалить у него слюнные железы. После операции Пиночет осыпал нас проклятиями на своем шлёпогубьем языке, а затем, высказав все, что о нас думает, сменил гнев на милость и благосклонно принял целую сковороду трихобяк, поджаренных на украинском сале.
Очень скоро мы познакомились поближе с привычками и наклонностями шлёпогубов, и скажу откровенно: милее и симпатичнее существа не найти в природе. Пиночет облюбовал себе укромное местечко возле биде, но весь день был рядом с нами, шалил, играл, проказничал, беспрестанно воевал с другими животными нашего дома — удавами, варанами с острова Комодо, сколопендрами и каракуртами — и почти всегда одерживал ощутимую победу. По ночам же он обычно мирно посапывал у меня на груди, и если я прогонял его, он отправлялся в постель к моей жене или к брату Ларри, а уж когда и тот выдворял непоседу из-под одеяла, отправлялся к многочисленным гостям дома, которые снисходительно терпели сногсшибательные выходки нашего любимца.
Через год мне выпала честь читать лекцию о шлёпогубах в Девоншире, и Пиночет просто-таки очаровал весь местный университет, а заодно и тамошний бордель для сексуальных меньшинств. Вскоре нашего шлёпогуба стали показывать по телевидению и снимать в кино, так что, в конце концов, новоиспеченная «звезда экрана» возгордилась, начала поглядывать на нас несколько свысока и ежедневно требовать джакузи из горячего кьянти. Печальная участь Пиночета, вынужденного коротать время в одиночестве среди людей, без сородичей, взволновала всю Англию, и вскоре для шлёпогуба привезли из Колумбии очаровательную подругу, такую же синегорбую и шлёпогубую, как он. Наш подопечный встретил ее с перекошенным от гнева лицом, но потом, хорошенько присмотревшись и принюхавшись, соизволил подойти и боднуть невесту своим ветвистым рогом.
Нашей радости не было конца. Мы с женой уже предвкушали внуков, однако случилось непоправимое. Пиночет умудрился подцепить где-то гонорейный уретрит и скончался в страшных муках у меня на руках, так и не выдав для анализа ни капли мочи, исследование которой непременно пролило бы свет на происхождение этого тяжелого заболевания. Дом осиротел. По вечерам мы печально замирали у идеально работающего телевизора, сожалея о том, что больше не придется в ужасе просыпаться ночью, ощущая, как чьи-то ловкие проворные пальчики сосредоточенно выкручивают твое ухо или заталкивают тебе в ноздрю огромную, негодующе жужжащую осу...
Рисунок Михаила Новикова (Москва)
