Доктор Шубин принимает в поликлинике районной больницы. Сегодня много пациенток. И всё одно и то же — как вчера, позавчера и три дня назад...

Несколько вопросов, короткая запись в карточке и — «раздевайтесь». Посетительница прячется за ширму и долго шуршит там своей одеждой. Шубин терпеливо ждет. На прием одной пациентки отведено двенадцать минут. Олег поглядывает на часы.

 

– Роды у вас были без осложнений?

 Из-за ширмы показывается голова пациентки. Женщина пускается в подробный рассказ о своих родах. Шубин поглядывает на часы.

– Да вы раздевайтесь, раздевайтесь.

 Молча раздевается дальше.

– Я слушаю вас, — настаивает Шубин.

– Что?

– Я о ваших родах...

– Ах да...

 Пациентка вновь останавливается на полпути. Олег смотрит на часы.

– Раздевайтесь же!

 Женщина опять шуршит одеждой.

– Слушаю вас! — повышает голос Шубин. — Раздевайтесь и рассказывайте.

 Какое там! Женщины, кажется, не умеют делать это одновременно: и говорить, и раздеваться. Любому из этих двух занятий они отдаются полностью, без остатка. Шубин смотрит на часы...

 

Следующая пациентка сразу, едва появившись в кабинете, начинает плакать.

– Что стряслось?

 Женщина плачет и молчит. Время, время...

– Говорите же!

Молчит, плачет. Шубин нервничает.

– Послушайте, за дверью тридцать человек. Потрудитесь объяснить, что вас беспокоит.

– Я, кажется, беременна, — всхлипывает она.

Олег записывает: жалобы... последние месячные... тошнота? рвота?

– Грудь нагрубает?

Женщина растерянно касается груди и испуганно прислушивается к своим ощущениям.

– Да, кажется...

 Волнуется пациентка, плачет.

– Попрошу вас на кресло.

 

 Шубин легко находит маленькую плотную матку.

– Успокойтесь, беременности у вас нет.

Женщина плачет еще пуще.

– Да что, черт побери, случилось?!

– Никак не могу забеременеть...

Куда ни кинь, всюду клин.

А у пациентки новая мысль:

– А вдруг у меня невматочная?

– Что?!

– Невматочная беременность...

Ах, внематочная!.. А что, «невматочная» — это гораздо понятнее...

– Нет никаких признаков внематочной.

 

Шубин смотрит на часы. Двенадцать минут на человека...

Минут пять на опрос, еще пять минут на раздевание, еще пять — на писанину... Не сходится. Надо писать проще и короче. Авось начальство не станет придираться. Итак: пять плюс пять... плюс две... двенадцать! Сходится. Вот только думать некогда. Ну и нечего тут, быстрее работай головой! Учись ставить диагнозы на ходу.

 

В кабинет входит новая пациентка. Ага, с этой уже встречались. Она приезжает в район каждый год — «на яблоки», подзаработать в совхозном саду. И почти всегда беременна.

Так: одиннадцать недель. Время поджимает, ведь еще анализы сдавать. Результата обследования ждать дней пять.

Когда-то по неопытности Олег обронил при ней, что часто бывал у нее на родине. Она, конечно, помнит...

– Одиннадцать недель. Времени почти не осталось. Позже двенадцати, сами знаете, нельзя. Нужно сдать анализы...

Она молча берет направление в лабораторию и, саркастически улыбаясь, уходит.

 

Все, пора закругляться. Ждут дела в стационаре. Олег снимает халат. Но тут открывается дверь...

– Это опять вы?

– Так ведь это... у меня одиннадцать недель...

– Да, придется поторопиться.

– Слушайте, можно с вами поговорить?

 

Она всегда так начинает: «слушайте». Бабенка вертлявая, чуть ли не подмигивает. Натужно пытается острить. И всем своим видом показывает, что она — не просто так себе, простушка какая, а, напротив, интеллигентна, эрудированна. Фразы плавные, длинные, с припевками: «знаете ли, я хочу вам сказать, что мне, если можно так выразиться...» Кокетливые движения плечиками, обесцвеченные волосы, не совсем пропорциональная возрасту косметика. И взгляд — насмешливый, уверенный: дескать, я вас, доктор, насквозь вижу, мы с вами тертые калачи, так чего уж там...

 

– Давайте, доктор, договоримся, что ли, — произносит она почти сонно.

– О чем же?

– Как-то все это дико для меня...

– Что — «это»?

– Ну, вся ваша дребедень: анализы и прочее...

– Без анализов нельзя.

 

Она близко не подпускает: слишком рискованно. Старается подвести плавно, исподволь, чтобы идея возникла в голове врача сама собой.

– Нет, дело не в этом, — продолжает она. — Это ерунда. Я вообще.

– Что ерунда?

– Вы уж простите, я, как говорится, привыкла напрямик... У нас это, так сказать, в норме вещей... За определенную мзду, конечно...

 

Она опять юлит, но не униженно, не просительно, а кокетливо, игриво. Дескать, стоит ли нам, серьезным людям, о таких пустяках говорить?

– Не волнуйтесь, сделаем вам аборт. Какая там, к лешему, мзда...

– Да вы поймите: я взрослый человек, мне вся эта чепуха — по барабану...

– Вот что: вы приходите дня через четыре. Все будет нормально.

– Да нет, я вообще. Просто это дико как-то...

 

Так и не решившись высказаться точнее, выходит из кабинета, пожимая плечами: мол, им «бабки» сами в руки плывут, а они отказываются. Ненормальные! Она искренне недоумевает. Ну как же, привыкла «за мзду», у них это «в норме вещей»...

 

Вбегает терапевт Шиков.

– Пойдем скорее. Она орет на всю палату!

– Кто?

– Цыганка.

– Что там еще?

– Боль в животе. Говорит, что было кровотечение.

Побежали в терапевтическое отделение.

 

У цыганки озноб, вокруг глаз синяки.

– Стоп. А это что еще за отметины?

– Поссорилась с сородичами, они ее избили, — поясняет Шиков. — Сотрясение мозга.

– А озноб почему?

– Похоже, что после капельницы.

Шубин наклоняется к цыганке.

– Месячные давно были?

– Давно не было.

– Как давно — месяц, два?

– Давно...

Вечно они ни черта не помнят!

– Она говорит, что у нее была операция, — подсказывает Шиков. — Почему-то удалены яичники. И будто бы дома справка есть.

– Сколько тебе лет? — спрашивает Шубин у цыганки.

– Двадцать два.

– Слушай, а вдруг внематочная? — беспокоится Шиков.

– «Невматочная...» — ворчит Шубин. — Что за день сегодня!

 

Он приступает к осмотру. С самого начала: шейка матки... зев закрыт... своды свободны... А это что такое?

– Ну что? — шепчет Шиков.

– Какие там, к черту, яичники — матку не могу найти! — злится Шубин.

– Наверно, и матки нет, — равнодушно произносит цыганка.

– Как так?

– А у меня еще и тут была операция, — цыганка почему-то ударяет себя кулачком в грудную клетку.

– На сердце? — теряется Шубин.

– А мне не сказала, — удивляется Шиков.

– Да погоди ты! — шипит Шубин. И цыганке: — Подними рубашку.

Пациентка мнется: стесняется. До пояса подняла, а дальше не хочет: совсем голая будет.

– Поднимай, поднимай, синеглазка, — горячится Шиков.

 

Наконец рубашка задрана до подбородка. Вот так номер! Нет левой груди!

– Тьфу ты дьявол! Даже напугала, — морщится Шиков.

– Как же ты ее осматривал? — удивляется Шубин.

– Не осматривал я ее. Только на дежурство пришел — она за живот схватилась, заорала. Позвали меня. Гляжу: дело тут темное. Вот я за тобой и побежал.

– Судя по всему, у нее была опухоль молочной железы, — объясняет Шубин, отозвав Шикова в сторонку. — Сделана радикальная мастэктомия.

– А матку с придатками зачем отхерачили?

– А я почем знаю? Метастазы, наверно. Рак...

– М-да...

– А говорит: «месячных давно не было», — сердито бормочет Шубин. — Что же мне написать в истории?

Шиков уже весел, спокоен.

– Ты пиши так, — ухмыляется он: — «В гинекологической помощи не нуждается, поскольку вообще не женщина».

– Иди ты к черту!

– Я-то пойду, но ты сперва объясни, почему у нее живот болит.

– Сделай ей клизму, — машет рукой Шубин, понимая, что терапевт не будет этого делать, теперь позовет хирурга.

– Точно! — еще больше оживляется Шиков. — Клизму! За то, что вводит опытных врачей в заблуждение.

 

Шубин вбегает в родильное отделение и открывает папку с историями.

Телефонный звонок. Женский голос:

– Кто у телефона?

– Кто вам нужен?

– Врач.

– Ну, я.

– У меня к вам вопрос: как сделать аборт так, чтобы потом вообще не беременеть?

 

Четкая дикция, интонация требовательная, строгая. Как у опытных учителей.

 

– Э–э... — теряется Шубин. — Погодите, а кто это говорит?

Ведь первая мысль какая: звонят из нарсуда, райкома или, скажем, из уголовного розыска. Разбирают какое-нибудь скандальное дело: допустим, о разводе или разделе квартиры. Что-то в этом роде. В общем, довольно абсурдная мысль, но когда такой железобетон в голосе, в голову лезет всякое...

– Это Ковалевская, — произносит она со значением. — А ваша как фамилия?

– Шубин.

Ладно, сейчас прояснится, что это за Ковалевская такая.

 

Олег начинает объяснять, что нарочно, для того, чтобы возникло бесплодие, аборт не делают. Вопрос сформулирован неправильно: не аборт для бесплодия, а бесплодие после аборта...

– А все-таки: как устроить так, чтобы потом совсем не беременеть?

– Для этого, например, делают перевязку маточных труб.

– И только-то?

– Есть еще способы, но почти все они у нас запрещены.

– Значит, если я вас правильно поняла, бесплодие может возникнуть при отсутствии асептики?

– В общем-то, да, — отвечает Шубин, желая поскорее отвязаться. — Должен сказать, что на такие темы по телефону не говорят...

– А как поставить противозачаточную спираль так, чтобы потом возникла внематочная беременность? — перебивает женщина.

«Как-то странно формулирует», — удивляется Шубин.

– Что ж, такое иногда случается, но, опять же, нарочно это не делают.

– Но это все-таки можно сделать?

– О чем, собственно, у нас разговор? Мне не совсем понятно...

– Видите ли, — отвечает Ковалевская, — речь идет об определенном контингенте больных социалистической нации.

 

И тут Шубин догадывается: вон оно что! У дамочки не все дома!..

– Знаете, — говорит он, — вы лучше зайдите ко мне в отделение, и мы потолкуем. А то по телефону не совсем удобно.

– Хорошо, зайду, — быстро соглашается она.

 Шубин опускает трубку. Уфф!.. Вряд ли зайдет. Забудет по дороге. У психов это бывает.

 

 Но проходит всего полчаса, и Олег слышит крик дежурной акушерки:

– Вы это куда? Нельзя! С ума сошли!

 

 Шубин выбегает из ординаторской и видит такую картину: по родильному отделению, там, где можно только в больничной одежде, топает дама пенсионного возраста. На ней черная плюшевая шапка, короткая фуфайка, длинное, почти до пят, платье, на ногах старомодные боты, выпачканные в грязи.

Титаническим усилием акушерке удается повернуть женщину к выходу. Уже в вестибюле гостья укоризненно произносит:

– Ничего страшного не случилось бы, девушка.

– Я вам не девушка, — огрызается акушерка.

– Нашли, чем гордиться.

«Придется подойти, все равно не даст покоя», — злится Шубин.

 

– Это с вами я разговаривала по телефону? — спрашивает Ковалевская у Олега.

– Похоже, что так.

– Тогда ответьте мне вот на какой вопрос...

 Она на одном дыхании повторяет все то, о чем говорила прежде. Шубин терпеливо слушает, потом спрашивает мягко, без нажима:

– Вы, собственно, кем работаете?

– Я была преподавателем. Моя специальность — химия.

– Ну что ж, тогда отвечу вам вот что... — вздыхает Олег.

И снова те же, что и по телефону, скучные слова.

 

– Хорошо, — отзывается женщина ледяным голосом, и у Шубина опять возникает мысль: уж не комиссия ли это какая, в самом деле? А что, притворяются дураками, психами, а сами проверяют, на месте ли врач, терпелив ли он с больными. Но нет, вроде не похоже...

– Вы где учились? — строго спрашивает Ковалевская.

– В Москве.

– Вижу, ваш институт готовит неплохих специалистов, — одобрительно кивает она. — Дело в том, что девочка-терапевт не смогла мне сказать ничего вразумительного, а вы дали исчерпывающие ответы. Впрочем, я и до вас знала это.

 

 Она достает из сумки клочок бумаги, на котором написано «терапевт», а напротив — какие-то каракули, дальше — «ЛОР» и опять записи, «хирург» и так далее. Судя по всему, у дамочки накопилось много животрепещущих вопросов.

 

– Вы в терапии разбираетесь? — спрашивает она. — Вы ведь худо-бедно, а все-таки врач... эта-а... общего профиля. Насколько мне известно, вас готовили именно так...

– Что вас интересует?

 

 О, как она осточертела! Голова пухнет, дел по горло, новенькие больные не осмотрены, в хирургии давно уже ждут гинеколога на консультацию, а тут еще эта идиотка свалилась на голову... Но сумасшедших дразнить нельзя, иначе вообще не отвяжутся.

– Как отличить пневмонию от инфекционного заболевания?

– Будет лучше, если вам объяснит это наш самый опытный терапевт.

– Кто же? — интересуется она, по-ленински сощурившись. — Как его фамилия?

– Мм... Шиков.

Шубин с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться своей выдумке.

– А он хороший специалист?

– Великолепный, уверяю вас!

– Огромное спасибо.

 

Она уже направляется к двери, но потом останавливается.

– Раз уж мы в родильном отделении, ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос: может ли случиться так, чтобы у всех детей роддома возник сепсис? Кажется, уже было нечто подобное в мировой практике...

 

Шубин терпеливо объясняет, что это может произойти при вопиющем нарушении санитарного режима. Даже один единственный случай сепсиса, продолжает он, это ЧП, больного ребенка следует изолировать от здоровых...

– Значит ли это, что сепсис распространяется воздушно-капельным путем?

– Вовсе нет! — торопится Олег, чувствуя, что разговор затягивается.

– Тогда зачем же изолировать от здоровых?

– Ну как же... — разводит руками Шубин.

О, как разболелась голова!

– Ведь это же сепсис, понимаете? — горячится Олег. — Больной ребенок нуждается в особом уходе. Отдельные соски, пеленки, отдельный персонал...

 

Бред! Бред! Шубин чувствует, что потихоньку сходит с ума.

 

– И все-таки мне непонятно, молодой человек... — снова начинает Ковалевская, но Олег перебивает ее:

– Ваш вопрос больше касается детских врачей, вот у них и спросите.

– А они сегодня работают?

– А как же!!! — подскакивает Шубин. — Конечно, работают!

– Благодарю вас, — сдержанно произносит Ковалевская, бросает прощальный взгляд на Олега, прячет клочок бумажки в свою сумку, из которой торчит бутылка кефира и полбуханки откусанного в двух местах хлеба, и выходит из роддома. Шубин смотрит ей вслед и видит, что дама направляется вовсе не к автобусной остановке, а в поликлинику. Значит, теперь достанется педиатру. Или Шикову.

Минут через пятнадцать — телефонный звонок.

– Олег, — доносится ядовитый голос Шикова, — это ты направил ко мне некую прелестную тетушку, которая пьет из сумки кефир и разглагольствует о социалистической нации?

– Э–э... как тебе сказать, Алеша...

– В общем, спешу сообщить тебе, что я прогнал ее через две минуты. Так что твой номер не удался.

– А где она теперь?

– В регистратуре. Беседует с медсестрами о необходимости добросовестной отработки рабочего времени...

 

 

 

Из романа «Хроника летального исхода». — Сборник «Париж – Луговая» (трилогия),

М.: СИМК, 2013. — 336 с.

 

 

Рисунок Николая Кузнецова (г. Мичуринск)