Если, допустим, тренер волейбольной команды, перечитывая классику, обнаружит в тексте несколько слов, касающихся волейбола, он, конечно, запомнит прежде всего этот фрагмент. Металлург увлечётся описанием доменного производства, механик обратит внимание на достоверное отображение ремонта легкового автомобиля, учитель отметит для себя свежую методику преподавания тригонометрии и т.д. Медик, конечно же, запомнит то, что близко его профессии.

 

Михаил Шолохов

 

 

Вот, например, «Судьба человека» М. Шолохова. Кажется, даже из школьной программы. Но попробуйте перечитать сегодня. Обнаружите, пожалуй, много нового или прочно забытого.

  

…Советских военнопленных фашисты загнали на ночь в полуразрушенную церковь.

«Ночью полил такой сильный дождь, что все мы промокли насквозь. Тут купол снесло тяжелым снарядом или бомбой с самолёта, а тут крыша вся начисто побитая осколками, сухого места даже в алтаре не найдёшь. Так всю ночь и прослонялись мы в этой церкви, как овцы в тёмном котухе. Среди ночи слышу, кто-то трогает меня за руку, спрашивает: «Товарищ, ты не ранен?» Отвечаю ему: «А тебе что надо, браток?» Он и говорит: «Я — военврач, может быть, могу тебе чем-нибудь помочь?» Я пожаловался ему, что у меня левое плечо скрипит и пухнет и ужасно как болит. Он твердо так говорит: «Сымай гимнастерку и нижнюю рубашку». Я снял все это с себя, он и начал руку в плече прощупывать своими тонкими пальцами, да так, что я света не взвидел. Скриплю зубами и говорю ему: «Ты, видно, ветеринар, а не людской доктор. Что же ты по больному месту давишь так, бессердечный ты человек?» А он все щупает и злобно так отвечает: «Твое дело помалкивать! Тоже мне, разговорчики затеял. Держись, сейчас ещё больнее будет». Да с тем как дернет мою руку, аж красные искры у меня из глаз посыпались.

Опомнился я и спрашиваю: «Ты что же делаешь, фашист несчастный? У меня рука вдребезги разбитая, а ты её так рванул». Слышу, он засмеялся потихоньку и говорит: «Думал, что ты меня ударишь с правой, но ты, оказывается, смирный парень. А рука у тебя не разбита, а выбита была, вот я её на место и поставил. Ну, как теперь, полегче тебе?» И в самом деле, чувствую по себе, что боль куда-то уходит. Поблагодарил я его душевно, и он дальше пошел в темноте, потихоньку спрашивает: «Раненые есть?» Вот что значит настоящий доктор! Он и в плену и в потёмках свое великое дело делал».

 

Это невозможно читать без кома в горле…

 

Совсем другие эмоции, когда берешь в руки книгу, допустим, Свифта или Рабле. Все мы когда-то знакомились с описанием путешествий корабельного доктора Гулливера. Напрягите память: не исключено, что вы в последний раз открывали эту книгу в детстве. А значит, читали «адаптацию для детей». Скорей всего, только первые две части — путешествия в страну лилипутов и в страну великанов. До третьей и четвертой части могли и не добраться.

 

«Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Японию». Что это? Точное название третьей книги о Гулливере. И если сейчас вы, взрослый, умудрённый опытом человек, откроете часть третью, а затем четвертую, то поймёте, почему нам в детстве не попадалась их «адаптация» (то есть высоконравственный, упрощённый и скучноватый пересказ).

 

 

 

Джонатан Свифт

 

После окончания Тринити-колледжа Дублинского университета Свифт, говорят, относился ко всякого рода научным премудростям с насмешкой и скепсисом. Это видно и по его сочинениям (в первую очередь по ним!).

 

Вот, например, как Гулливер описывает своё посещение Большой Академии в одной из дальних стран, которую довелось ему посетить.

 

«Войдя в другую комнату, я чуть было не выскочил из неё вон, потому что едва не задохся от ужасного зловония. Однако мой спутник удержал меня, шёпотом сказав, что необходимо войти, иначе мы нанесём большую обиду; таким образом, я не посмел даже заткнуть нос. Изобретатель, сидевший в этой комнате, был одним из старейших членов Академии. Лицо и борода его были бледно-жёлтые, а руки и платье все вымазаны нечистотами. Когда я был ему представлен, он крепко обнял меня (любезность, без которой я отлично мог бы обойтись). С самого своего вступления в Академию он занимался превращением человеческих экскрементов в те питательные вещества, из которых они образовались, путем отделения от них некоторых составных частей, удаления окраски, сообщаемой им желчью, выпаривания зловония и выделения слюны. Город еженедельно отпускал ему посудину, наполненную человеческими нечистотами, величиной с бристольскую бочку».

 

А этот фрагмент будет интересно современным врачам. В первую очередь, наверно, гастроэнтерологам.

 

Гулливер говорит:

«Я пожаловался в это время на легкие колики, и мой спутник привел меня в комнату знаменитого медика, особенно прославившегося лечением этой болезни путем двух противоположных операций, производимых одним и тем же инструментом. У него был большой раздувальный мех с длинным и тонким наконечником из слоновой кости. Доктор утверждал, что, вводя трубку на восемь дюймов в задний проход и втягивая ветры, он может привести кишки в такое состояние, что они станут похожи на высохший пузырь. Но, если болезнь более упорна и жестока, доктор вводит трубку, когда мехи наполнены воздухом, и вгоняет этот воздух в тело больного; затем он вынимает трубку, чтобы вновь наполнить мехи, плотно закрывая на это время большим пальцем заднепроходное отверстие. Эту операцию он повторяет три или четыре раза, после чего введенный в желудок воздух быстро устремляется наружу, увлекая с собой все вредные вещества (как вода из насоса), и больной выздоравливает. Я видел, как он произвел оба опыта над собакой, но не заметил, чтобы первый оказал какое-нибудь действие. После второго животное страшно раздулось и едва не лопнуло, затем так обильно опорожнилось, что мне и моему спутнику стало очень противно. Собака мгновенно околела, и мы покинули доктора, прилагавшего старание вернуть ее к жизни при помощи той же операции».

 

Продолжим тему. Доктор Франсуа Рабле где-то в своем обширном романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» (никак не найду цитату) поделился сокровенной догадкой о том, что «газы» бывают только у женщин, у мужчин же — исключительно «ветра». 

 

А помните, кому посвящена его книга? «Достославным пьяницам и венерикам».

 

Небесполезно обратить внимание на то, как Рабле, сей ученый муж, описывает появление на свет великана Гаргантюа, пребывавшего во чреве матери одиннадцать месяцев:

«…вены устья маточных артерий у роженицы расширились, и ребенок проскочил прямо в полую вену, а затем, взобравшись по диафрагме на высоту плеч, где вышеуказанная вена раздваивается, повернул налево и вылез в левое ухо».

 

 

Франсуа Рабле

 

 

«Роды через ухо? Какая-то глупость!» — скажите вы. Но весельчак Рабле там же, после описания этих родов, докажет вам, что подобные физиологические откровения легко обнаружить и во многих других литературных источниках.

 

«Я по крайней мере держусь того мнения, что это ни в чём не противоречит библии. Ведь, если была на то божья воля, вы же не станете утверждать, что господь не мог так сделать? Нет уж, пожалуйста, не обморочивайте себя праздными мыслями. Ведь для бога нет ничего невозможного, и если бы он только захотел, то все женщины производили бы на свет детей через уши.

Разве Вакх не вышел из бедра Юпитера?

Роктальяд — из пятки своей матери?

Крокмуш — из туфли кормилицы?

Разве Минерва не родилась в мозгу у Юпитера и не вышла через его ухо?

Разве Адонис не вышел из-под коры миррового дерева?

А Кастор и Поллукс — из яйца, высиженного и снесённого Ледой?

А как бы вы были удивлены и ошеломлены, если б я вам сейчас прочёл целиком ту главу из Плиния, где говорится о необычных и противоестественных родах! А ведь я не такой самонадеянный враль, как он. Прочтите III главу VII книги его Естественной истории — и не задуривайте мне голову».

 

Что хочется сделать немедленно после знакомства с этим фрагментом романа? Правильно: найти третью главу седьмой книги «Естественной истории» Плиния.

 

И всё же они, Рабле, Свифт и иже с ними были хоть и циниками и фантазёрами, но, по-моему, закоренелыми материалистами.

 

Вот некий монах, персонаж Ф. Рабле, задаётся вопросом, «отчего это бёдра у девушек всегда бывают прохладные?» Такая вот щемящая тема для упорных научных изысканий (или хотя бы размышлений). Гаргантюа посетовал монаху на то, что «этим вопросом не занимались ни Аристотель, ни Александр Афродисийский, ни Плутарх», а значит ответа нет. Но у собеседника уже был готов ответ:

 

«— Существует три причины, в силу которых то или иное место естественным образом охлаждается, — продолжал монах. — Primo <первое>, когда берега его омываются водой; secundo <второе>, если это место тенистое, темное, сумрачное, куда не проникает солнечный свет, и, в-третьих, если оно беспрестанно овевается ветрами, дующими из теснины, а также производимыми колыханием сорочки и в особенности колыханием гульфика...»

 

 

Фото: http://ru.freeimages.com/, а также из свободного доступа в Интернете