Семинары по диалектическому материализму у нас вела Екатерина Александровна Дроздовская (кафедра философии 2-го Московского медицинского института). Не мы первые стали звать её «бабой Катей» — мы лишь поддержали этот почин. Во-первых, так было удобнее, короче. Во-вторых, грузная немолодая женщина, которая иной раз ворчала на нас или ругала нас, говорила низким скрипучим голосом — в общем, бабушка и есть бабушка. И очень хлопотала она о том, чтобы мы знали-таки марксистско-ленинскую философию и ни на какую другую даже не заглядывались. А нам «диамат» был, честно говоря, до лампочки. 70-е годы XX века, у некоторых студентов фига в кармане или здоровый скепсис, у многих — равнодушие или забота о том, чтобы знать хорошо именно то, что непосредственно касается будущей работы: анатомия, физиология, гистология… Какая уж там философия? Это сейчас читай хоть Сенеку младшего, хоть Фрейда, хоть Ницше, хоть Шопенгауэра — интересно. А тогда… откуда мы могли бы взять такие книги? В театре «дядя Ваня» Войницкий отчаянно кричал:

«Пропала жизнь! Я талантлив, умён, смел… Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский…»,

— а зайди в те годы в книжный магазин, попробуй купить книжку Шопенгауэра… О Фрейде Е.А. Дроздовская упоминала, не скрывала: да, дескать, был такой, у нас не одобряется, уделял внимание бессознательному и «так называемому сексу», его книги — в спецхране, советской молодёжи не рекомендуются… Главными в списке философов тогда, сорок лет назад, значились Кант, Гегель и Фейербах. Наверно, и сегодня так же. Но другие мыслители тоже доступны. (Кстати, вы обратили внимание, как дороги нынче книги по философии?)

Между прочим, огромным авторитетом для Е. Дроздовской был Ипполит Васильевич Давыдовский, патологоанатом, академик, написавший книгу «Проблема причинности в медицине». Дроздовская часто вспоминала её, но мы, конечно, не читали. Давыдовский умер раньше, чем мы поступили в мединститут (в 1968 году), был для нас личностью легендарной, упоминаемой в некоторых наших базовых учебниках… И вот оказалось, что он не только патолог, но ещё и философ.

Пора мне прокомментировать сказанное в первом абзаце. Я написал о Дроздовской — «немолодая»… Этим ничего не сказано. Потому что мы знали, что «баба Катя» в молодости была соратницей самого Луначарского… Как это понять — «соратницей»? Не знаю. Секретарём у него была? Редактором его трудов? Занимала какую-то должность подле наркома просвещения? Мы тогда стеснялись спросить. Очень ругаю себя сегодня за это. Неужели же Екатерина Александровна не рассказала бы нам? Но коль уж она была соратницей Луначарского — значит, казалась нам безнадёжно старой. Древней! «Из раньшего времени». Нередко она и выглядела так — человеком оттуда, из первых годов Советской власти.

Как-то получилось, что я всегда избирался «идеологическим лидером» в своём небольшом коллективе. Я был командиром октябрятской звёздочки (если вспоминать ab ovo), председателем совета отряда (пионерская организация), комсоргом класса, группы и даже поликлиники. Этот рок преследовал меня до 28 лет. Почему? Наверно, другие умели отказаться… Я же был вынужден собирать комсомольские взносы, иногда посещал какие-то скучные конференции и помнил имена-отчества и даты рождения всех своих однокашников, поскольку вынужден был заполнять денежные ведомости. Мне казалось, что этого достаточно, чтобы слыть правоверным комсоргом. Но иное мнение было у «старой большевички» Дроздовской! Она, кажется, считала, что комсорг — это и в самом деле «заводила», "застрельщик", совесть молодёжного коллектива. И если группа откровенно скучала на семинаре, баба Катя обращалась ко мне. Она, например, гневно ругала расхожие учебники и справочники по философии и настаивала на том, чтобы мы читали «первоисточники» — Канта, Гегеля, Фейербаха и др. Да, именно так: чтобы мы бросили все свои дела и засели за философские трактаты. А у кого из нас было время на это, если учебники по биохимии, анатомии, физиологии — это такие громоздкие, скверно изданные и многословные фолианты, что мы не успевали их дочитать даже перед экзаменом? Под словом «мы» я подразумеваю тех, кто читал вдумчиво, медленно, да ещё конспектировал, чтобы запомнить главное. Ясно же, что на всякие там общественные дисциплины сил уже не оставалось.

Нет, однажды я всё-таки прочитал труд В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Совершил такой подвиг. Зачем? Подвернулось под руку. Почему-то валялось на полке в нашей комнате общежития. Открыл и стал читать. О чём она? Сегодня даже под угрозой расстрела не вспомню. Кажется, негативно упоминается некто Эрнст Мах. Наверняка доказывается, что материализм — это верно, а идеализм — полная туфта. Но даже тогда я не смог блеснуть знанием этого «первоисточника»: никто не спросил.

И вот однажды на семинаре Екатерина Александровна стала поднимать одного моего товарища за другим и спрашивать, что написано в первоисточнике (таком-то). А никто не знал. И знать даже не пытался. Было видно, что Дроздовская заводится всё больше: бездельники! разгильдяи! Вот какое поколение мы вырастили себе на голову!.. Когда инцидент дошёл до точки кипения, она спросила: «Кто комсорг?» Я поднялся. «Товарищ Петров! — вскричала она. — ПОЧЕМУ ГРУППА НЕ ЧИТАЕТ ПЕРВОИСТОЧНИКИ?» Я почувствовал себя на заседании комсомольской ячейки в году эдак 1932-м. Ах, это её «товарищ Петров» и священное негодование! На секунду мне показалось, что я почти уже лишился комсомольского билета. Что мне тогда делать, куда бежать?.. Сегодня в ответ на такой вопрос, наверно, только плечами пожмёшь, а тогда ситуация казалась опасной. Я видел, что Дроздовская на миг перепутала эпохи и спрашивала так, как спрашивали, вероятно, во времена Луначарского и Кржижановского: гневно, требовательно, осуждающе. Откуда же мне было знать, почему Петя (Вася, Коля) не читает Канта? Не помню, что я ответил, но всё осталось без последствий.

Нет, мы не были такими уж равнодушными к философии. Иногда на семинарах обсуждались интересные темы. Например: человек — существо социальное или биологическое? Дроздовская категорически настаивала на том, что социальное. А мы ведь оспаривали это! Мы ведь медики. Мы ещё не очень понимали, что такие вещи в стране победившего социализма не оспариваются. Никогда нельзя тревожить священную корову. Сказано: человек — существо социальное (а стало быть, возвышенное, духовное, сознательное) — и точка! Среди нас были спорщики: «Но как же так, человек ведь делает то и это… да и Дарвин доказал… да и физиология с анатомией… еда и секс… сплошная биология… как же так?» Нет! Социальное! Дроздовская редко злилась по-настоящему (это её «товарищ Петров, почему группа не читает…» — всего лишь недоумение), а тут вдруг вознегодовала и стала метать молнии. Меня-то она в этом вопросе не переубедила. Я и сейчас думаю, что человек — такое же животное, как кролик или кошка, только человека ещё и природа наказала: позволила осознать и прочувствовать свою биологическую природу… Здесь память подбросила мне цитату из Юза Алешковского:

«…я человек — царь природы, разум у меня мировой, а вынужден, однако, сидеть в коммунальной квартире и с…ть как орангутанг какой-то».

Но я не выступал на эту тему на семинаре. Я понимал, зачем «коммунистам это надо»: попробуй только разреши думать, что человек — это тот же зверь, только о двух ногах; сразу же появятся идеологи, которые докажут, что среди нас есть хищники и травоядные, а значит некоторые имеют прав на лидерство больше, чем другие, а значит… и пошло-поехало. Я тогда нашёл формулировку, мне казалось, просто гениальную по своей простоте (хоть и соглашательскую): человек — существо БИОсоциальное. Ни нашим, ни вашим. Но я не спорил. Понимал, что не пройдёт.

…А ещё я написал в первом абзаце, что она была «грузной». Ну да, возраст сказывался. Екатерина Александровна ходила вразвалочку, фигура её напоминала невысокую рыхлую пирамиду — что тут сделаешь, когда тебе уже много лет? Недавно попытался я найти её фотографию в Интернете, вспомнить… Видимо, оставила баба Катя прочный след в моей памяти, раз уж я стал искать такие снимки в Сети. Не нашёл. И это не единичный случай: начнёшь искать фото того преподавателя или этого — и нет фото. Не фотографировались тогда, что ли? Или забыты уже эти люди? А ведь они много и честно трудились в те годы. Но где же мемуаристы? Где фото из архивов? Попробуйте написать в поисковике «Екатерина Дроздовская» — непременно выведет на певицу Катю Дроздовскую… («Я не такая, я жду трамвая»).

Мой сосед по общежитию однажды сказал: «Вот вы всё “Баба Катя, баба Катя”, а знаете ли вы, что эта старуха собрала однажды таких же, как она, бабулек, и они гуртом подались в лыжный поход и нагрузку эту с честью выдержали?» О некоторых наших преподавателях у нас рассказывали легенды: о Ю.Ф. Шульце, Ю.Е. Берёзове, Е.А. Дроздовской… Но мы не знали, например, что баба Катя писала и публиковала работы по философии ещё до войны (!): например, сегодня легко найти её статью о выдающемся культурологе Александре Афанасьевиче Потебне в 11-м томе «Литературной энциклопедии» (1935 г.).

О трудолюбии и выносливости Екатерины Александровны может свидетельствовать такой факт. Когда мы приблизились к экзамену, Дроздовская забеспокоилась о нашей дальнейшей судьбе: ведь мы же, по её разумению, ни черта не знали. И тогда она устроила для нас (для всего потока сразу!) консультацию. Собрала нас в аудитории главного корпуса на Малой Пироговской (а нас было человек пятьсот) и прочитала ещё одну лекцию: разобрала по косточкам каждый (каждый!) вопрос экзаменационных билетов. При этом она требовала, чтобы мы записывали как можно подробнее. А потом заучили перед экзаменом. Как мы поняли, такую консультацию она практиковала каждый год, и излагаемый материал был знаком ей до боли зубовной. И, возможно, ей было скучно говорить обо всём этом, тем более что нередко она повторяла то, что мы уже слово в слово слышали на семинарах («Юм разбудил меня от догматической спячки», «…принимать лишь на веру существование вещей вне нас…» и т.п.), и это, немного ёрничая, мы называли «догматизмом». Наверно, ей уже давно надоело повторять прописные истины ленинской философии, но Дроздовская всё равно шла на это, потому что хотела, чтобы мы достойно сдали экзамен по диалектическому материализму. Её ученики не имели права ударить в грязь лицом. Самое примечательное, что такая «консультация» длилась… 6 часов! Через каждые 2 часа — перерыв, затем все снова рассаживались по местам, и баба Катя продолжала: «Билет номер 10. Необходимое и случайное…» Чтобы как-то развлекать себя, я тоже пытался рисовать в тетрадке, куда записывал консультацию Дроздовской. Например, так: стоит человек, сверху ему на голову летит кирпич; а рядом — подпись: «Необходимое или случайное?» До сих пор у меня хранится эта тетрадь…

 

Страницы моего конспекта по философии

 

 

 

 

Но более всего меня поразила Дроздовская в тот день, когда приняла всю нашу группу у себя в квартире на улице Кропоткинской (ныне Пречистенка). Мы опять не прочитали какой-то первоисточник, не ответили на какие-то вопросы и не сдали зачёт. И тогда она решила, что мы должны повторно сдать его — но теперь уже не на кафедре (там негде было, что ли), а у неё дома. И вот вся наша группа — все тридцать человек — припёрлись к ней в гости. Старый дом, старый подъезд с широкими площадками и монументальными перилами. Так и хотелось думать: здесь живут старые большевики, соратники Ленина… (Впрочем, «старые большевики» — это всё же, наверно, люди постарше.) Мне, провинциальному мальчику, это было особенно интересно: старая Москва, старые москвичи, старая жизнь… по этой лестнице, наверно, сам Луначарский хаживал…

 

 

Все мы, однако, в квартире не поместились. Баба Катя запускала группами по пять человек и терпеливо выслушивала их занятные суждения — допустим, о роли личности в истории или даже о том, «чтó первично», — а остальные гости курили и перебрасывались ленивыми фразами на лестничной площадке за дверью, разместившись вдоль стен (надо сказать, чистых) или на широком подоконнике. Возвращалась очередная пятёрка, растерянно улыбаясь и делая страшные глаза, а вместо них уходили на заклание следующие. Зачёт сдали все: подготовились… или Дроздовская была необычайно снисходительна к нам и добра.

Я пошёл в последней группе. Там прихожая, и нужно было пробраться куда-то вглубь квартиры. Иду мимо одной из боковых комнат и вижу, что там на кушетке лежит человек. Потом я узнал, что это муж Екатерины Александровны. Только сегодня выписался из больницы после инфаркта. Дроздовская иногда подходила к нему и заботливо наклонялась, тихо о чём-то спрашивала.

Наверняка её супруг нуждался в тишине и покое. И всё же она не отменила зачёт: работа прежде всего!..